— Ты исподтишка наблюдаешь за мной?
— Я готов это делать годами,— безумно и радостно говорил я,— дни и ночи напролет.
— Это неприлично.
— Настоящая любовь не знает обычных норм приличия,— философствовал я.
Иногда, оставаясь наедине с Гитой, я молол всякий вздор, но она отличала, что сказано в шутку и что всерьез. У нее был живой и острый ум, она сама любила шутить и с не меньшим удовольствием выслушивала самые дикие небылицы. Но теперь, после моего ареста, Гита стала молчаливой и даже изредка давала волю слезам.
Я помог ей снять пальто, шляпку. Пока Гита приводила в порядок волосы, пудрилась, подкрашивала губы, я любовался ее отражением в зеркале, будто впервые увидел ее густые брови, длинные ресницы и тяжелые темные волны волос, обрамляющие тонкий овал лица с упрямым, красиво изогнутым носом.
— Опять меня разглядываешь,— сказала Гита, не отрываясь от зеркала.
— Лучшее доказательство, что я к тебе неравнодушен.
— А может, сравниваешь меня с какой-нибудь другой, которая красивее?
— Во всем мире другой такой нет. Я тебя ни с кем не могу сравнить. Я любуюсь тобой.
— Это правда?
— Правда.
— Честное слово?
— Честное слово. Гита вдруг рассмеялась.
— Не слишком ли ты скромен, Анатол? Женщины не любят чересчур скромных поклонников...
— Мне кажется, я не так уж скромен, иначе ты не была бы моею. Разве это плохо?
— Это хорошо, милый,— сказала она, подсаживаясь ко мне на скрипучий диван.— Почему ты не спрашиваешь, как себя чувствует маленький Анатол?
— Я вижу, у тебя отличное самочувствие, а у него, .должно быть, еще лучше.
— Сегодня он спал спокойно и не тревожил меня... Я привлек к себе Гиту.
— Родители ни о чем пока не догадались? — спросил я.
— Мама знает,— весело ответила Гита.— Отцу сейчас не до меня. Да и вообще он на меня внимания не обращает. Ему и без того есть о чем подумать. Косметическая фабрика — новые духи, зубные пасты, кремы, пудра...
— А что говорит мама?
— Она одобряет.
— И побег?
— И побег! — воскликнула Гита.— Она пообещала высылать нам деньги, мы сможем жить без забот и продолжать учиться. Мои родители довольно богаты.
— А твой отец?
— Отцу пока ничего не скажем. А потом... Отец поступит так, как подскажет мама.
— Я обо всем рассказал Борису. И про маленького Анатола.
Гита с укоризной посмотрела на меня.
— Успокойся, он человек надежный.
— Это ты из-за него попал в беду. Мне он не нравится.
— Нет, Гита. Он открыл мне глаза. И потом, без его помощи я никуда не смогу уехать. Он достанет документы или найдет другую возможность переправить меня за границу.
— Разве есть еще и другая возможность?
— Конечно. Пока об этом рано говорить, но ьо^ис обещал помочь. Он тоже собирается бежать. Он едет в Испанию.
— Но там сейчас война! — воскликнула Гита.
— Он едет воевать за республику. И меня зовет.
— А как же ребенок, Анатол! — заволновалась Гита.— Ведь ты не оставишь меня одну?
— Успокойся, дорогая, я не поеду. Раньше я бы с радостью согласился, но теперь... Не бойся, Гита, я тебя не оставлю. В иных условиях ты бы тоже могла поехать, правда?
Гита с облегчением вздохнула.
— Кому я нужна там, на войне! Я и стрелять-то не умею.
— Я тоже не умею. Мы бы с тобой лечили раненых.
— Ты был бы врачом, а я твоей санитаркой? — весело спросила Гита.— Но у нас нет дипломов.
— На войне дипломы не нужны.
— Я боюсь тебя потерять, милый. Ты такой неугомонный! Ты все время воюешь сам с собой. Раньше я не замечала этого.
Я бережно обнял ее хрупкие плечи.
— Раньше я многого не понимал. Год назад, когда в Испании началась война, мне было безразлично, что там происходит.
— А я до сих пор как следует не знаю, что там происходит,— сказала Гита.— Только знаю, что там война.
— Там идет война за наше будущее. Если победят фашисты, они не остановятся на этом. Пожар перекинется дальше.
— Ведь ты меня не оставишь? — молила Гита.— Ты не смеешь оставлять меня одну с маленьким Анатолом. Обещай, что ты нас не оставишь.
— Я никогда вас не оставлю, никогда...
— Вот видишь, сколько я тебе доставляю хлопот,— шептала Гита, наклонившись ко мне.— Был, конечно, другой выход. Я хотела... Если бы ты только знал, милый!.. Я хотела... Я ведь не знала, что тебя ожидают такие неприятности. Если бы я только знала, я поступила бы иначе.
— Ты поступила правильно. Ты у меня необыкновенная. Ты чудесная. Я очень, очень рад, и потому сейчас же выброси из головы глупые мысли. Одевайся, и поедем за город. Я еще толком не видел весны и тебя.
— Едем! — радостно воскликнула Гита.— Едем! И останемся там на ночь и на все воскресенье. Мои родители уехали на взморье готовить дачу к летнему сезону. Матери сказала правду, а для отца придумала, что студенты с нашего факультета едут на экскурсию в Сигулду.
— Ну, ты совсем немного покривила душой. Разве я не студент твоего факультета?
— Отец учил меня: излишняя откровенность порой граничит с глупостью. Так я и поступила...
— Значит, не такой уж ограниченный человек твой отец, как ты пытаешься его представить.
— Очень ограниченный, Анатол, очень,— сказала Гита.— Мера всех вещей для него деньги. Он молится на них, и ночью ему снятся только деньги...
— Откуда ты знаешь?
— Он имеет обыкновение за завтраком рассказывать свои сны, они всегда связаны с деньгами. Днем он думает только о деньгах, с мыслью о них он засыпает. Весь мир для него вращается вокруг его косметической фабрики. Вне ее стен — пустота, вакуум. Он только и делает, что придумывает новые, никуда не годные препараты и кричащую рекламу для них, чтобы получше надуть покупателей и поживиться за их счет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153