Она повела меня дальше и у одной из дверей прошептала, утирая платочком слезы:
— Здесь. Только не рассказывайте ему ничего мрачного. Он в меланхолии.
— Хорошо сеньора,— так же тихо ответил я, и она открыла дверь.
Лопес Альварес, закутавшись в одеяло, лежал на широком диване, неподвижно глядя в потолок. Он так задумался, что не заметил нас.
— Сеньор,— окликнула его жена,— к нам пришел гость. Анатолио Скулте. Вы его помните?
Профессор посмотрел на меня с любопытством. Он заметно осунулся за это время. Щеки были не бриты, седые волосы всклокочены, прищуренные глаза лиха-радочно поблескивали.
— Сеньор Скулте! — произнес профессор, и его тонкие губы растянулись в болезненной улыбке.— Не узнаю вас. Какая борода!
Мать Роситы по-прежнему стояла в дверях. Я подошел к профессору и пожал его тонкую, костлявую руку.
— Здравствуйте, сеньор!
— С чего это вдруг вы отпустили бороду? — спросил профессор.— Молодым людям она ни к чему. Скажу откровенно: вы похожи на дикаря.
Он кивнул мне на стул, я сел. Хозяйка осторожно притворила дверь и скрылась.
— Что поделаешь,— сказал я и в двух словах поведал о своих несчастьях.
— Да, вы сильно хромаете, - сказал он.— Я так и подумал, что вы ранены. Все же это лучше, чем...
Он не докончил, но я его понял.
— Надеюсь снова вернуться на фронт,— ответил я.
— Как, вы не знаете? Интернациональные бригады будут расформированы.
— Возможно, еще все изменится.
— Нет, теперь уж ничего не изменится. Так решила Лига Наций. Франкисты тоже обязаны вывести иностранные части, но они этого не сделают. Они постараются отвертеться, а когда вас не будет, чужими руками задушат свободу Испании.
Он волновался, дышал часто и порывисто. Я прикоснулся ладонью к его худой руке и утешал его:
— Не надо, сеньор Альварес. Пока мы держимся, г Наши войска на Эбро ведут героическую борьбу, противник повсюду задержан. Вот увидите, дела пойдут к лучшему.
Профессор сдержанно улыбнулся.
— Спасибо. Меня все норовят успокоить, даже врач. Жаль, Роситы нет дома. От нее бы услышать ласковое слово, может, я бы поправился. Но она покинула нас.
— Как покинула? Где она?
— Скоро год, как ушла на фронт. Хотел пристроить ее в какой-нибудь госпиталь тут, в Валенсии, но... Поймите меня правильно: было бы ужасно потерять единственного ребенка... Когда фашисты стали ломиться к Средиземному морю, она решила ехать на фронт. И теперь осталась на той стороне, ш Каталонии. Увидимся ли опять когда-нибудь?
Он замолчал, я тоже не знал, что сказать. Мне припомнились слова Роситы тогда в гостинице, во время налета: «Мне надоело бегать от смерти. Пускай она от меня бегает...» Может, смерть убежит от нас обоих, подумал я. Но что будет со старым профессором, впавшим в уныние, сохнущим, словно дерево без воды и солнца? Что станет с этим человеком, который так нужен Испании, ее молодому поколению? Если верх возьмут фашисты, не постигнет ли его та же участь, что Гарсиа Лорку или Мигуэля де Унамуно? Мне показалось, что предчувствие неминуемой беды и было основным микробом болезни профессора Альвареса. Организм так сильно был им заражен, что едва ли помогло бы и присутствие Роситы и все ее ласковые слова...
— Все идет к своему концу,— снова заговорил профессор, неподвижно глядя в потолок.— Постепенно всю Европу прибирают к рукам фашисты. Гитлер заглотил Австрию, теперь Чемберлен и Даладье преподнесли ему Чехословакию. На очереди Испания. Республика доживает последние дни, я тоже. Чтобы жить, человеку необходима цель, перспектива, а у меня их больше нет. Все силы отданы тому, чтобы внушить молодежи, что такое темнота, рабство и что такое настоящая свобода. И что же? Мои труды пропали даром, побеждают варварство, деспотизм, темнота и рабство. Светлый ум народа, его гений потоплены в крови или отравлены чумой. И вместе с ордами фашистов по Испании гуляет дикий клич ненормального генерала Мильяна Астрея: «Долой интеллигенцию! Да здравствует смерть!»
У него дрожали руки, и я подал ему трубку, лежавшую на стуле. Он закурил и, выпустив облако дыма, с грустью сказал:
— Хотелось бы еще повидать Роситу. Только вряд ли удастся. В Каталонии тяжелые бои. Возможно, ее уже нет в живых...
— Она не пишет вам?
— Давно не получали никаких вестей. Правда, почта из Каталонии приходит с большим опозданием. Ее ведь приходится доставлять на самолетах через территорию мятежников. А самолеты нужны фронту. Фашисты зверски бомбят Каталонию особенно Барселону. Почему Россия не шлет нам больше самолетов, танков, пушек?
— Наверное, трудно прислать,— сказал я.— Россия далеко.
— Жаль, жаль,— с грустью заметил профессор.— Это была наша последняя надежда. Если бы Россия была ближе, мы бы непременно победили.
Сеньор Альварес произнес это так, словно война была давным-давно проиграна. А я все еще надеялся, ждал перелома в ходе войны. Однако спорить было трудно — чем я мог подкрепить свои надежды?
— Очень мило с вашей стороны, что пришли проститься,— сказал он.— Куда же вы теперь? На родину?
— Пока еще ничего неизвестно,— ответил я. Он улыбнулся.
— Я бы тоже на вашем месте не стал покидать Испанию. Чудесная земля! Но что поделаешь! Когда приходится выбирать между застенком и свободой, тут думать нечего. Уезжайте, мой друг, но Испанию не забывайте! Берегите память о нашем народе в своем сердце! Это добрый, простодушный и сердечный народ. Может быть, судьба забросит вас в Каталонию — пути войны неисповедимы,— тогда прошу вас, разыщите там Роситу! — Он сунул руку под подушку, извлек оттуда небольшой пожелтевший треугольник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153