Рядом па низком круглом столике стоял графин с ликером, рюмки и конфеты.
Елена Станиславовна наговорила Батыреву кучу лестных вещей о том, как возмужал он в морских походах, как изменился весь его облик.
— О, вы теперь просоленный в штормах моряк. Поведайте-ка о себе, — потребовала она.
Батырев впервые в жизни участвовал в делах, которыми можно было восхищаться по заслугам. Елена Станиславовна умела слушать. В красноватом полумраке кабинета лицо ее казалось мраморно-чистым и совсем молодым, в глазах светился интерес к нему, губы улыбались. Она не забывала подливать ликер в рюмки и, молча, без тоста, будто боясь прервать его рассказ, первой поднимала свою. Он пил и продолжал говорить, постепенно хмелея.
Затем, когда Батырев кончил рассказывать, Елена Станиславовна попросила принести ей с полки книжку стихов и баллад Киплинга. Подав ей книжку, он (это получилось случайно, само собой) сел не в кресло, а на диван рядом с ней. Елена Станиславовна глуховатым голосом прочла ему «Заповедь» — гимн мужеству и эгоистическому индивидуализму. «Тогда, мой сын, ты будешь человек!» — не без пафоса произнеся эту заключительную строчку, Елена Станиславовна отложила книжку, провела рукой по щеке Батырева. Она слишком долго не отнимала руки, чтобы это можно было считать просто за дружескую ласку, Батырев, наклонившись, заглянул ей в глаза.
— Нет! — сказала она, мягко и чуть слышно, не гася улыбки.
Батырев, наклонившись, поцеловал ее. Голова у него пошла кругом, но Елене Станиславовне хотелось лишь подразнить юного лейтенанта. Ей было просто любопытно наблюдать за тем, как менялось выражение его лица и глаз. По крайней мере она была уверена, что прекратит игру, когда она' станет опасной. Через секунду она поднялась и стала поправлять волосы перед зеркалом. В зеленоватом стекле лукаво поблескивали ее глаза. «Сейчас я отправлю его восвояси», — подумала она.
...Батырев потянулся к столику за папиросой. Во рту было смешанное ощущение вкуса приторно сладкого ликера, губной помады и какой-то сухой горечи. Он не мог бы сейчас определить своих чувств. Не понимал, был ли поцелуй случайным. Не знал, как себя дальше вести. А на языке почему-то вертелась глупая фраза из «Золотого теленка»: «Судьба играет человеком, а человек играет на трубе».
Меркулов так и не вызвал к себе Донцова, и тот даже не знал, прочел или не прочел начальник политотдела его статью.Меж тем дни были заполнены до краен, события развивались напряженно и стремительно. И для самого Донцова переживания, связанные со статьей, отошли на второй план.
Штурм базы «противника» с моря — вот на чем сосредоточились все помыслы штаба и политотдела. Высадка десанта была назначена в нескольких пунктах на рассвете. Предполагалось использовать полную волну океанского прилива для подхода десантных судов к мелководным местам у берега.
Глубокой беззвездной ночью корабли, снявшись с якорей в бухте Казацкой, вышли к западному побережью полуострова Скалистый. Они были замечены в пути. Ночные бомбардировщики «синих» появились над океаном, акустики на кораблях то и дело сообщали о подводных лодках. Эскадренные миноносцы вели «бои» с катерами, молниеносно появлявшимися из тьмы и вновь исчезавшими в ней.
Конечно, на внезапность уже нельзя было рассчитывать.Натиск, маневр, огонь — вот что решало исход, десанта. Проходы в минных полях были заранее разведаны. Десятки тральщиков очищали воды. Небо освещалось вспышками разрывов. Шум двигателей, корабельных и авиационных, грохот орудий, гул волнующегося океана создавали полное ощущение боя. Штаб руководства учением с трудом определял возможные «потери» обеих сторон.
Десантные баржи и катера врывались в бухты. Крейсера, прикрывая высадку десанта, вели огонь по «неприятельским» узлам обороны. Авиация, поддерживающая наступающие силы, бомбила береговые цели. И все же пока подавить сопротивление «противника» не удавалось.
Группа «первого броска», посаженная на катера, баркасы и самоходные баржи, оказалась под огнем. В эти мгновения решался успех или неуспех десанта. Донцов находился вместе с Меркуловым на десятиве-сельном баркасе. Сквозь синюю дымку туманной изморози, наполнявшей предутренний воздух, лицо начальника политотдела казалось неестественно бледным и ожесточенным. Его руки в кожаных перчатках нервно двигались в такт движениям гребцов.
Отовсюду слышались всплески весел идущих рядом баркасов и шестерок. Поеживаясь от холода, сидели с автоматами на коленях десантники. Берег был уже неподалеку. И тут возникли новые препятствия. Контратакой «синих» были рассеяны и отброшены инженерные подразделения. Они не успели выполнить задачи, и теперь противодесантные заграждения в воде мешали шлюпкам подойти к берегу. Огонь «противника» усиливался. Вот-вот могло поступить указание посредников: «Группа первого броска полностью уничтожена». Это понимали бойцы десанта.
Донцов переживал перипетии «боя», пожалуй, острее всех: «Где же Светов, чего он медлит?». Он был убежден, что разведка горного перевала в тылу «синих» не прошла даром. Вот-вот, с минуты на минуту, должно случиться то, что облегчит победу. Конечно, Светов провел десантные суда в Безымянную, бухту. Оттуда, с гор и сопок, обрушится на «неприятеля» внезапный удар.
Донцов, прислушиваясь, старался уловить в орудийном грохоте выстрелы в тылу «синих». Не знал он, что его надежда тщетна, что «Дерзновенный» находится на пути в Белые Скалы.
Над соседней шлюпкой взвилась сигнальная ракета. Посредник сообщал: шлюпка потоплена, люди на ней уничтожены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174