Он машинально полез в маленький карманчик брюк у пояса за пирамидоном, проглотил две таблетки. Мучительно постарался вспомнить: что же еще надо сейчас сделать?
— Приехали, товарищ начальник, — сказал шофер. Неуверенно шагая, Меркулов поднялся по трапу на «Морскую державу». Дежурный офицер и матросы на
палубе удивленными взглядами проводили бледного начальника политотдела, который шел без шинели, в надвинутой на лоб шапке, никого и ничего не замечая.
...В каюте Меркулову стало несколько легче — то ли от спокойного тусклого света, то ли от одиночества, то ли просто начал действовать пирамидон. Он сел за стол: «Буду работать — и все пройдет!» Вытащил из стола папки с бумагами, выбрал из коробки наполовину красный, наполовину синий карандаш. Стал медленно точить его лезвием для безопасной бритвы. «Но какая может быть работа, если в словах жены была хоть доля правды, если я...» Стружки, смешиваясь с красной пылью грифеля, осыпались на брюки. Лезвие соскочило с карандаша и врезалось в палец. Он отбросил лезвие. Оторвал клочок газеты, залепил им порезанный палец.
...Нет, он должен был проверить свое прошлое, начиная хотя бы с военных лет. В памяти встал Сталинград. Вот он, политрук Меркулов, лежит за каменной глыбой, с ним рядом десятка полтора бойцов — жалкие остатки боевой роты. Воют мины, пискнув по-мышиному, проносятся мимо и щелкают о камни пули, с грохотом рвется мина. Сердце сжимается, кажется, вгрызся бы зубами в землю, кажется, никакой силе тебя от нее не оторвать. «Нет, не о карьере я думал, подымая бойцов в атаку!» — Он облегченно вздыхает. Теперь ему хочется припомнить эпизод за эпизодом, бой за боем... Но в каюту стучат. На пороге — Маратов.
— Разрешите?
— Да. Пожалуйста. Садитесь! — машинально отвечает Меркулов. До чего трудно разрывать нить воспоминаний. Он кивает в такт словам о чем-то возбужденно говорящего. Маратова, но смысл слов проходит мимо его сознания.
А Маратову необходимо рассказать, что он многое продумал, переоценил, что он теперь понимает, почему начальник политотдела с самого начала упрекал его в благодушии. Маратов просит послать его на корабли, чтобы он мог заново разобраться... Но Меркулов кивает головой невпопад, глаза его смотрят куда-то в сторону, через иллюминатор. Маратов тоже поворачивает голову к иллюминатору: «Ничего особенного: клочок дымча-
того облака на бледном небе, серый лед, темные разводья...» Как ему знать, что начальнику политотдела сейчас видится там ночная Волга, по которой он плывет через силу, таща на себе Высотина.
— Товарищ начальник, разрешите мне на предстоящих учениях быть на «Державном», — говорит Маратов слишком громко. — Мой долг — дать всему на этом корабле настоящую оценку и помочь добиться действительно отличных успехов. — Он подымается, со скрипом сдвигая с места стул.
Меркулов морщится. — Да, да, — говорит он, — идите, идите...
За Маратовым захлопывается дверь.
Теперь перед Меркуловым возникает образ жены в военной гимнастерке. Он гонит его: «Не до тебя!» Но она стоит неотступно перед глазами. Все дальнейшее неразрывно связано с ней.
Утихшая было головная боль возвращается. Правый глаз краснеет, наливается кровью. По щеке сбегает слеза. Меркулов медленно массирует пальцами лоб. «Разве когда я учился, служил, разве я думал о карьере?» Он не может ответить себе ни да, ни нет. Конечно, ему хотелось подниматься по служебной лестнице, он чувствовал в себе силу справиться с большими делами. «Но что же в этом плохого?» Нет, пока он не видит основания для того, чтобы осудить себя. Потом в его памяти возникает фраза: «Интересы руководителя и интересы дела неизбежно совпадают». Это была любимая фраза жены. Она не уставала ее повторять, когда у него возникали какие-нибудь сомнения. Но жена ли ее придумала? Меркулову всегда казалось, что фраза эта носилась в воздухе...
Снова стук в дверь. Видимо, так и не дадут додумать. В каюту входит Кристаллов. Он принес, бумаги на подпись. Склоняя голову, кладет их на стол. «Внутренний заем» сдвигается, открывая блестящую лысину. Даже сейчас это вызывает у Меркулова невольную улыбку. Но улыбка тотчас же гаснет.
— Скажите, Кристаллов, — спрашивает вдруг Меркулов,— слышали вы когда-нибудь такое: «Интересы руководителя и интересы дела неизбежно совпадают»?
— Кажется, слышал, — отвечает Кристаллов.
— Вы считаете это правильным?
— Если руководитель живет только интересами дела... Подпишите, пожалуйста! — Кристаллов поднимает взгляд. Только теперь он как следует видит лицо начальника политотдела, искаженное болью. И вдруг, ощутив, что Меркулов задал отнюдь не праздный вопрос, Кристаллов добавляет: — Однако мне кажется, формулировка эта опасная... любой руководитель — человек... И повернуть ее можно, как угодно... Но вы ведь больны, товарищ начальник, — заканчивает он с участием.
— Идите! — говорит Меркулов. Он уже не слышит последних слов. — Я подпишу потом.
«Формулировка опасная»... Но ведь я всегда старался исходить из принципиальных соображений», — думает Меркулов. Теперь он тщательно припоминает свое появление в Белых Скалах. Где-то в глубине души тлеет надежда, проследив жизненный путь, сказать: «Нет, я во всем и всегда был чист». Но это уже невозможно.
Меркулов ведет диалог с собственной совестью, диалог, в котором не уклонишься от прямых ответов.
— Почему, едва прибыв в Белые Скалы, стал выражать недовольство всем? Не потому ли, что хотел возвеличить собственное «я»?
— Не знаю. Не исключено, что отчасти поэтому. Но ведь главное, — был прав.
— Хорошо. Однако, если был уверен в.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174