Она улыбалась мягко и растроганно. Фотография была семейная. Такие не дарят друзьям и знакомым. Такие бывают только у мужей и отцов. И то, что фотография стояла открыто посередине стола, говорило о чувстве Кипарисова больше, чем любые слова. Серов ничего не мог с собой поделать, сердце у него забилось тревожно. «Вот, когда она была счастлива», — думал он, смотря на улыбающуюся Марию. Ему стало грустно и в то же время как-то странно радостно.
Лежащий в дрейфе «Державный» раскачивало с борта на борт, и в такт качке по палубе качались желтые круги света от плафона на подволоке.
Серов подошел к задраенному иллюминатору, поскреб ногтем по броневому щиту и сказал:
— Красить время...
Кипарисов, пользуясь тем, что командующий повернулся к нему спиной, открыл ящик письменного стола и бросил в него фотографию. Серов повернулся и спросил мягко:
— Любите ее?
— Да, люблю, — Кипарисов ответил почти с вызовом. Раз командующий задал такой вопрос, он сам себя ставил в ложное положение.
Серов печально улыбнулся:
— Она ведь тоже вас любит. Задор Кипарисова сразу погас.
— Не знаю, — сказал он.
— Я знаю, Ипполит Аркадьевич! Мы с ней большие друзья. Только вы много принесли ей горя. Правда?
Кипарисов хотел ответить, что все это было в далеком прошлом, что теперь, наоборот, Мария мучит его, обижаясь попусту. Но что-то удержало его.
— Да, я перед ней виноват! — мысль Кипарисова лихорадочно работала. Известно ли было Марии о том, что Серов заговорит с ним о ней? Значит ли этот разговор, что Мария вновь примет его? — Кирилл Георгиевич, — спросил он, — готова ли она меня простить?
— Я думаю, это зависит от вас... — Серов, наконец, сел в кресло и жестом пригласил и Кипарисова сесть.— Может быть, я помогу вам...—Хотя Серов и понимал, что любовь и судьба любви Кипарисова и Марии не "зависят от него, он переживал такое чувство, будто он сейчас готовится отдать свою любимую другому. Странно, это чувство не вызывало у него раздражения против Кипарисова. А в нем самом подымалось то радостное удовлетворение собой, которое как бы заглушало душевную боль.
«Он держит себя так, — подумал Кипарисов, — будто я должен просить у него руки Марии...»
— Если бы вы были отцом Марии, Кирилл Георгиевич... — начал было Кипарисов.
— Не надо этих слов, — перебил Серов. — Чем сложней и мучительней чувства, — командующий и не заметил, что, адресуясь к Кипарисову, обращался к себе самому, — тем проще о них надо говорить. Мне.бы хотелось, чтобы Краева была счастлива.
Серов окинул взглядом каюту — ослепительно чистую и немного кокетливую — не от того ли, что над постелью было прикреплено чучело головы тигра, а на столе, рядом с открытой книгой, стоял изящный дорожный несессер.
— Помните, мы беседовали с вами в этой каюте пять лет назад? Помните то, что я сказал вам тогда?
— С тех пор многое изменилось, товарищ командующий.
— Может быть, и так.
— Но только этого не хотят замечать, — вдруг с горечью закончил Кипарисов.
— Почему же не хотят? И что могли заметить?
— Скоро восемь лет, как я старпом «Державного»,— Кипарисов сцепил пальцы обеих рук.
Серов почувствовал: они говорят на разных языках. «Но что ж, Кипарисов по-своему прав. Он вел себя безукоризненно».
— Быть вам отныне командиром «Державного»,— сказал, подумав, Серов. — Но только хотелось бы, чтобы вы никогда не забывали о том давнишнем нашем разговоре.
Кипарисов, казалось, не слышал последних слов. В глазах его зажглась радость. «Наконец-то...»
— Спасибо вам!.. — вырвалось у него.
Серов невольно улыбнулся. Он чувствовал, что поступил правильно: Кипарисов заслужил командирскую должность. И все-таки у него оставался какой-то осадок неудовлетворенности собой. «Может быть, я не хочу, чтобы его любила Мария? Нет! Видимо, я не до конца верю ему? Да!»
— Я хочу быть с вами откровенным, Ипполит Аркадьевич,— продолжал Серов. — Всякий раз,'когда мне предлагали доверить вам корабль, я колебался. Поймите, может быть, сомнения в вас не случайны...
— Я понимаю, — сказал Кипарисов, — но...
— Продолжение разговора отложим лучше на будущее... — Серов поднялся. Он не хотел уйти, оставив Кипарисова вполне удовлетворенным. Пусть думает, следит за собой — этого довольно. — Итак, товарищ командир «Державного», спасенных людей высадить в Белых Скалах, капитана второго ранга Николаева — в госпиталь. Дальнейшие распоряжения и задачу на учениях получите от начальника штаба.
Он вышел из каюты.Проводив адмирала, Кипарисов подумал: «Снова какие-то намеки...» Тревожная мысль, однако, сразу ушла, слишком велика была его радость.
По дороге в госпиталь Батырев храбрился, утверждая, что «совсем здоров». Выходя из машины, отказался от помощи санитара и медленно, волоча ушибленную ногу, пошел по расчищенной дорожке к крыльцу мимо слежавшегося бурого сугроба с вихорком свежего пухового снега. С перил вспорхнула стайка воробьев и густо обсела жидкий голый куст рябины. Низкое зимнее солнце било прямо в выкрашенную золотистой охрой дверь с начищенной медной круглой ручкой. На крыльце, видно для птиц, были рассыпаны хлебные крошки. За первой дверью был небольшой коридорчик, вроде вагонного тамбура, и из него вела вторая дверь с большим матовым стеклом. Здесь-то Батырев и увидел старшину Канчука с хлебным мякишем в руке, одетого в байковый синий халат, в шапке, на костылях — одна нога в стоптанном валенке, другая — непомерно толстая, в гипсовом сапоге.
Сердце у Батырева екнуло... «Сколько из-за меня мучится человек». Однако он тут же забыл о своих сожалениях и проговорил, стараясь казаться веселым:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174