Порядов поднялся и, кивнув Высотину, пошел к выходу. Он шел сутулясь, пригнув голову, словно какая-то тяжесть давила ему на плечи.
— И-да-а, — задумчиво протянул Маратов. Высотин вспомнил, наконец, о своем деле, с которым, собственно, сюда шел.
— Ну вот, значит, я тебе как секретарю партбюро должен сказать...— начал он.
— О пропуске, Андрей Константинович?
— Ты уж знаешь?
— Досадный случай. И мне за тебя влетело. Целую лекцию выслушал о благодушии некоторых коммунистов...
Светов торопился на «Дерзновенный». Он шел по пирсу, довольный собой. Приятно было немножко поддеть всегда претендовавшего на безошибочность Андрея. Еще более приятен был разговор с начальником политотдела. Правда, преувеличивать значение этого разговора не стоило. В конце концов Меркулов только выслушал, не перебивая, критику в адрес Панкратова и пообещал, лишь ходатайствовать перед командующим, чтобы на предстоящих ученьях «Дерзновенному» дали достойную гвардейского корабля задачу. «А потом уж поговорим, если будет о чем». Однако и этого обещания для Светова, давно не встречавшего поддержки, было достаточно.
Утром, после подъема флага, Серов, мучась от головной боли, вызванной ночной работой, отложил рукопись в сторону, выключил настольный вентилятор, надоевший ему монотонным жужжанием, поднял стекло иллюминатора и, распахнув дверь, чтобы каюту продуло сквозняком и очистило от табачного дыма, поднялся на верхнюю палубу. Оттуда открывался вид на базальтовые, обледеневшие от морских брызг скалы у входа в гавань, на разбросанный среди сопок город.
Командующий чувствовал себя усталым. «Чаще надо ходить на лыжах», — подумал он.Впрочем, утомление не сказывалось отрицательно на душевном состоянии Серова. Напротив, оно было даже
по-своему приятно ему, так как приходило после той работы, которой давно были посвящены все его мысли и которой он только теперь позволил себе отдаться целиком.
Бывает так и в жизни одного человека, и в жизни больших коллективов: долгое время все дается с трудом. Каждый шаг вперед берется с бою, досадные случайности, неприятности, непредвиденные преграды возникают поминутно, и все силы уходят на то, чтобы преодолеть их и не свернуть с правильного пути. Но вот, порой даже незаметно для глаза, происходит перелом, помехи исчезают будто сами собой, обстоятельства становятся как нельзя более благоприятными и наступает период, когда жизнь движется спокойно и мерно.
Как показалось Серову, такой период наступил в жизни соединения. Он начался, пожалуй, несколько лет назад, с того момента, когда эсминец «Державный» был признан целиком отличным кораблем. Отвлеченная теоретическая возможность добиться того, чтобы сотни матросов, разных по характеру, душевному складу, способностям и устремлениям, стали все образцовыми моряками, эта возможность, казавшаяся маловерам практически неосуществимой, превратилась в действительность. В соединении появился эталон, образец, которому надо было следовать. Опыт Высотина, его заместителя по политической части Парамонова, опыт офицеров, старшин и матросов «Державного» по многим каналам передавался на другие корабли. Этот опыт изучали работники штаба и политотдела. Специалисты с «Державного», переведенные на крейсер «Адмирал Ушаков», стали там пропагандистами высотинских методов, командиры кораблей, каждый по-своему, в соответствии со своими знаниями, навыками, склонностями, осваивали этот опыт и обогащали его. В течение последних лет отличные подразделения и даже целые боевые части стали обычными в соединении. Однако эта воспитательная работа была длительной и кропотливой. И если командующий и понимал, что невозможно добиться образцовой службы от всех без исключения членов многотысячного коллектива, где разнообразие характеров и обстоятельств было столь велико, что не поддавалось учету, он мог быть все же доволен и тем, что все двигалось по направлению к лучшему.
Конечно, Серов знал, что боевое соединение — не механическая сумма кораблей, а сложный организм, где решающая роль принадлежит его мозгу — штабу, и что деятельность штаба в целом не определишь одной примитивной меркой служебной исполнительности его работников. Сила штаба проверяется по пульсу всего организма, по всей деятельности соединения. И только тогда, когда твердо уверен, что у всех — от кладовщиков интендантства до матросов в котельной «Морской державы» — поступки, мысли и чувства на службе определены единой волей и что эта воля заранее задала общий согласованный ритм движения и добилась того, что в технике называют синхронностью, только тогда штаб оказывается на высоте положения. И здесь командующий как будто мог быть спокоен. Назначенный год назад начальником штаба капитан I ранга Панкратов был человек волевой, хорошо знающий штабную работу. Начальником политотдела после смерти Звенигорова стал офицер, имевший блестящие аттестации.
Правда, Панкратов порой казался Серову человеком несколько ограниченным и недостаточно инициативным, и командующий положил себе проверить на деле его уменье мыслить самостоятельно. Но подходящего случая пока не представлялось. Несколько смущала Серова и излишняя категоричность в суждениях нового начальника политотдела. Но судить о нем было еще рано. Во всяком случае, пока Серов не видел прямых причин для неудовлетворенности общим ходом дела.
Работа, которую писал Серов, увлекала его. Он чувствовал, что она нужна уже сегодня. По его глубокому убеждению, во всей боевой подготовке Военно-морского флота должен был вскоре произойти серьезный перелом, начаться новый этап.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174