Он уже решил, что командир заискивает перед ним, как перед сыном адмирала.
— Скажу честно, Игорь Николаевич, — Батырев покачал головой, —отец отпустил меня сюда, на край света, видимо, ненадолго. Хочет, чтобы я послужил на океане, познакомился с обстановкой и людьми, прежде чем получу должность в Москве... Я это и хотел вам сказать...
Светов едва не поперхнулся дымом от папиросы. Теперь он понял, почему Батырев так пыжится перед ним.
— Значит, вы сын самого Корнея Васильевича? Того, что в Москве? А я не предполагал...
— Так точно. — Батырев усмехнулся. Ему показалось, что дело уже на мази.
— Так... Ясно... — Светов вскочил с кресла и заходил по каюте. — Значит, то, что вы служите на «Дерзновенном», для нас большая честь, и мне следует, дабы избежать неприятностей, устроить вам службу поудобней, так сказать, обернуть в вату? — Ирония в голосе Светова звучала все явственней, теперь она дошла и до Батырева.
Он спохватился. «Кажется, я переборщил». Он поднялся и сказал удивленно:
— Я ведь этого не говорил.
— Но хотели, чтобы я так вас понял, — тон Светова стал резким. — Зарубите себе на носу, служить будете, как все. Можете об этом и отцу написать. А теперь отправляйтесь к штурману и доложите ему, что я запретил вам впредь без его ведома обращаться ко мне. Все!
Батырев растерялся.
— Я сказал — все! — повторил Светов.
Батырев как ошпаренный выскочил в коридор. Пары гашиша будто разом выдуло. Он схватился за голову: «Что я наболтал...» В этот день между Анной и Андреем снова произошла размолвка. ...Бывает так, плывешь с близким другом по реке, чистой и спокойной. Путь дальний. Бросишь весла, течение само несет лодку; на небе ни облачка, на сердце легко, и кажется, нет покою ни конца, ни края. Вдруг заскрипит песок под днищем лодки. Первая мель. Да ведь что — один раз поиграть силой даже приятно. И спутник твой ждет, пока ты веслом сталкиваешь лодку на течение. Но вот другая мель, третья, вот о подводные камни ударило, в водовороте закружило. Э, обманчива река!.. Опасно доверяться ей. За толщей текучей воды не разглядишь скрытых камней, мелей и перекатов. Невольно задумаешься, что еще придется в пути пережить и окажется ли твой друг и спутник готовым ко всем испытаниям, поможет ли он тебе...
Так бывает и в человеческой жизни. Семейная лодка Высотиных все чаще стала наталкиваться на мели. Тяжело было последнюю неделю на душе у Анны. Все шло неладно. Сережа отбился от рук. Из школы приходил поздно, растрепанный, грязный. Бабушку Анфусю не слушался совершенно. Видели его в толпе мальчишек, озорничавших у входа в кинотеатр. Отметки из школы приносил все хуже и хуже. Ниночке нездоровилось, и она плохо спала. Бабушка Лпфуся уставала за день, и Липа мочи просиживала у постели капризничавшей дочери. Как на грех, отпуска на работе взять было нельзя. Шли срочные, ответственные заказы, требующие ее присутствия на заводе. Уже давно Анна не притрагивалась к своим чертежам и расчетам проекта нового типа корабля, проекта, в который были вложены все ее душевные силы. Семейные заботы, порой мелкие, но неотложные, поглощали все свободное от службы время. Так шли день за днем...
Анна сидела за письменным столом, опустив голову на руки, и чутко прислушивалась к доносившемуся из детской, неровному дыханию Ниночки.
За окнами сгущались сумерки. Синели на стеклах морозные узоры. В комнате стало уже совсем темно. Анну неудержимо клонило ко сну. Если бы можно
было, она добралась бы до постели, бросилась в нее, не раздеваясь, и спала до утра без просыпу. Но через час Ниночку надо кормить. После школы Сережа бегает во дворе, надо проследить за тем, чтобы он помылся и вовремя лег спать. Какой уж тут отдых! Лучше зажечь свет и поработать. Время течет незаметно за любимым делом! Анна поглядела на книжный шкаф, стоящий у стены, где на полках пылились свернутые в трубки чертежи. Сколько отдано этой работе мучительного раздумья, сколько пережито сомнений и тревог, и какое радостное волнение, почти счастье, охватывало ее, когда все шло хорошо. Не так-то уж просто быть женой, матерью двух детей, инженером-изобретателем и домохозяйкой. «Хоть бы Андрей пришел, пожаловаться бы ему — и то легче, — думала Анна. — Пошла вторая неделя, как не приходит домой. Как-то у него служба? А эта нелепая случайность — утеря пропуска. Сколько он уже пережил, перестрадал». Анна вздохнула и потянулась рукой к выключателю настольной лампы и снова задумалась. «Как быть с Сережей? Андрей балует его... Я не протестую, потому что хочу, чтобы они любили друг друга. Сережа, если не понимает, то чувствует это. Все ему сходит безнаказанно. Нет, так дальше нельзя. Андрей должен быть ему настоящим отцом. Таким, каким был мой отец для меня». Анна покачала устало головой, словно стряхивая с себя сон. Но это была напрасная попытка. Она закрыла глаза, погружаясь в тонкий, слышный ей одной, тихий звон, которым вдруг наполнилась комната. Анна ясно увидела своего отца, железнодорожного мастера, коренастого человека, с торчащими жесткими усами. Отец, приходя с работы, подхватывал Анну на руки, целовал и тормошил ее. Отец любил Анну, и она льнула к нему. Как-то отцовской бритвой вздумала очинить карандаш и зазубрила лезвие. Она никому ничего не сказала. Но отец, бреясь, порезался, нашлепал ее и поставил в угол. Анна стояла в углу с полудня дотемна, вся в слезах. Первое жестокое наказание, оно осталось в памяти. С тех пор Анна, любя и уважая отца, боялась его строгого взгляда, нахмуренных бровей и не смела ни в чем перечить ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174