Любовно оглядывал его Кипарисов. Корабль был более поздней постройки, чем «Державный», и, значит, совершенней его. «Мой корабль», — думал Кипарисов, и слова эти звучали в нем, как песня. Он не заметил, как спустились сумерки.
Все мысли и чувства Кипарисов делил между «Гордым» и Марией. О «Гордом» он думал и сейчас. Утром Мария, после того как все решилось легко и просто, сразу отодвинулась на второй план. Однако, одеваясь, Кипарисов поглядывал то на выцветшие обои на стенах, то на трещины на пожелтевшем потолке, то на старую непрезентабельную мебель и морщился. «Мария притерпелась, видно, но это не квартира для меня. Быт надо перестраивать, чтобы он соответствовал новому положению».
Пока Кипарисов приводил себя в порядок, а Мария накрывала на стол, они почти не разговаривали. Ей трудно было найти верный тон, соответствующий ее духовному состоянию, а его мысли были отвлечены, и то, что она заботливо хозяйничала, смущенно и любовно поглядывая па пего, не вызывало в Кипарисове никаких особых чувств, принималось им как нечто естественное и должное.
Уже за чаем, откинувшись на спинку стула и закурив папиросу, Кипарисов сказал:
— Я думаю, пока о наших новых отношениях мы никому говорить не будем.
Мария удивленно вскинула глаза. Конечно, и она не собиралась кричать об их любви на всех перекрестках. Но почему нужно скрывать свое счастье?
Кипарисов выпустил облако дыма, провел в воздухе рукой, развеивая его.
— Пойми меня правильно. То, что мы снова близки, люди могут истолковать... даже твои соседи...
— То есть как? — Мария вспыхнула.
Кипарисов ласково и чуточку небрежно провел рукой по ее плечу.
— Да ты не волнуйся. Мы с тобой, конечно, понимаем, что все решает любовь. Но для людей я хотел бы другого. Квартиру на берегу мне давно предлагали. Мы отпразднуем свадьбу с блеском (ее ведь у нас никогда не было). Я надеюсь, сам командующий не откажется прийти. Поняла?
Мария опустила голову. Конечно, и ей была бы приятна такая свадьба. И ей хотелось бы явиться перед друзьями нарядной, счастливой, торжествующей. И ей было бы особенно приятно присутствие Серова, которому она искренне симпатизировала и который, как ей казалось, по-отечески любовно относился к ней. Но в то же время в том, как говорил Кипарисов о их сближении, было что-то оскорбительно-расчетливое, от чего тускнели ее светлые чувства.
— Почему ты молчишь? Право, излишняя скромность скоро уже будет тебе не к лицу. — Кипарисов скептически оглядел комнату и добавил: — Это же, прости, у тебя не квартира, а конура...
«Он, кажется, разговаривает со мной, как в старых романах какой-нибудь граф, женившийся па бедной мещанке», — мелькнула у Марии мысль, которую она с трудом подавила в себе.
— Не понимаю, почему ты придаешь всякой мишуре такое значение? — сказала она.
— Милая моя, какая же это мишура? Командир корабля и его жена должны сразу занять то место в обществе, какое им положено. И никто не должен подумать, что их связь может быть ошибкой. Это очень важно и для семейного быта и... — он заколебался на мгновение,— впрочем, чего же стесняться, да и для службы.
Мария покачала головой.
— Так, может быть... это наше... эта ночь в самом деле случайность? — Она произнесла эти слова с трудом и все-таки с оттенком горькой иронии. Кипарисов почувствовал грусть, но иронии не заметил. Все же он встревожился.
— Нет, я убежден, что смогу гордиться такой женой, как ты. — Он крепко пожал ей руки и посмотрел в лицо. — Право, беспокоиться тебе нечего. Я вполне откровенен с тобой, это ведь хорошо.
Мария через силу улыбнулась. Она не смогла отказать в примирении. Кипарисов сразу успокоился, посмотрел на часы.
— Ну, мне пора! — Он прижал Марию к себе. — Ты будешь думать обо мне? — Он поцеловал ее. Она не ответила. Но Кипарисов, кажется, не обратил на это внимания.
...Дверь за Кипарисовым закрылась. Мария подошла к окну, проводила его взглядом. Он ни разу не оглянулся. Так и растворилась его фигура в предрассветной мути. Мария продолжала стоять, теребя упавшую на грудь косу. Ощущение счастья исчезло еще во время разговора, тоскливое чувство одиночества и незаслуженной обиды все нарастало. «Почему я решила, что он изменился, стал другим? Почему? Ведь он, наверное, все тот же! Так могу ли я стать его женой?»
Она закрутила вокруг пальцев волосы и дернула, стало больно и это помогло по расплакаться.Мгла на улице постепенно рассеивалась. Стало явственно видно низкое сизое небо. Ветер качал фонарь, в котором желтел блеклый свет. «Пора на работу, — подумала Мария, — может быть, хоть там забудусь». И как бы в ответ ее мыслям, в утренней тишине громко прозвучал гудок верфи.
Озноб подгонял Кипарисова. Ноги его мерзли в ботинках без галош (он их не носил ни при какой погоде), шинель казалась кисейной, словно ее не было на плечах, фуражка не грела.
Ветер сумасшествовал в гавани; мел по бетонному настилу стенки поземку. Неприглядной была картина раннего утра. Желтыми пятнами выступали из мглы огни брандвахты, у сходен кораблей вахтенные, закутанные в тулупы, темнели, подобно чугунным тумбам.
Кипарисов сделал круг, чтобы пройти мимо эсминца «Гордого», и отыскал катер, отправляющийся на «Морскую державу», спустился в его темный кубрик, уже пе-
реполненныи возвращающимися с берега на службу офицерами, кивнул головой знакомым и устало прислонился к переборке. Его сразу охватило тепло. Под мерный гул заработавшего мотора он погрузился в раздумье. Он был счастлив, уверен и спокойно строил планы своей будущей жизни.
Стать командиром корабля — это не просто получить повышение. Он сумеет так наладить службу, чтобы его все уважали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174