Он не мог проведать его дома. «С больным полагается разговаривать ласково...»,— а на душе у Панкратова все кипело.
Если бы Николаев пришел не сегодня, а, скажем, вчера, не домой, а в штаб, не в штатском, а в форме, Панкратов отчитал бы его холодно и жестко (какой же он офицер, если не выполнил приказа!). Но сейчас мысли Панкратова были далеко— с семьей, и он не чувствовал себя начальником штаба. Протянув Николаеву руку, он поздоровался, предложил раздеться и спросил устало:
— Отлежались? Как чувствуете себя?
— Прошло. Дома все проходит. Семья для моряка — лучшее лекарство, Илья Потапович.
Панкратов посмотрел на Николаева удивленно. «Странно. Будто мне советы дает...»
Николаев повесил пальто. Подошел к комоду. Достал из угла удочку с гибким бамбуковым удилищем, взмахнул им в воздухе, поставил на место.
— Давно мы уже не были на рыбалке, Илья Потапович.
— Давно! — Панкратов накинул китель на плечи, принялся раскуривать трубку.—Садитесь.
Николаев сел на стул напротив Панкратова и, как бы объясняя свой приход, заметил:
— Я позвонил полчаса назад дежурному штаба, он сказал, что вы поехали домой. Ну, думаю, Илья Потапыч не стерпел... на рыбалку собрался... Вот я к вам и нагрянул. Значит, завтра на зорьке?.. Холодновато,
коньячку захватить следует. Подумать только, март начался, а морозы прямо крещенские.
— Почему завтра? — словно очнувшись от дум, спросил Панкратов.
— Так ведь завтра воскресенье... я и мотыля припас... Хороший червь, крупный. — Николаев достал из кармана железную коробочку из-под чая, открыл крышку.
— Да, подходящий, — согласился Панкратов, — за работой я и дни позабыл... Старческий склероз налицо, — он нерадостно улыбнулся.
Они заговорили о подледном лове рыбы, о пешнях, какими сноровистей пробивать лунки во льду. И оба избегали разговора о самом главном и самом неприятном. Панкратову было стыдно за Николаева. Утешать его он не мог, а возмущение, казалось, уже перегорело. Николаев же не знал, как поведет себя Панкратов, и побаивался. «Хотя бы уж скорее отчитал».
В окно заглянула луна, и пуховые снежные дорожки на черных ветвях росшей под окном яблони нежно поголубели. Исчерпав тему, собеседники оба, точно по команде, замолчали... Потом Панкратов вдруг сказал:
— Завтра я на рыбалку не поеду. Не желаете ли чашку чая?
— Одному на льду невесело... — ответил, улыбаясь, Николаев. — Раз вы — нет, так и я — нет. Не ахти какой я рыболов... А чашку чая — пожалуй.
Панкратов вышел поговорить с хозяйкой. Николаев, оставшись один, подумал: «И чего я хожу вокруг да около... Ведь Потапыч ведет себя так, будто ничего со мной особенного не произошло». И когда Панкратов, вернувшись, снова уселся в кресло, Николаев, осмелев, сказал:
— Илья Потапович, я знаю, что виноват... Но ведь от болезней и ошибок никто не застрахован... И все-таки, если меня сейчас откомандируют, в штабе флота могут подумать обо мне бог знает что. И даже демобилизовать...
Николаев старался говорить ровно и спокойно. Ом давно оправдал себя, все себе простил. И теперь уже уверился в том, что вне служебной обстановки Панкратов тоже по-человечески его поймет.
Но Панкратова с каждой минутой все больше раздражал бархатный голос гостя. Это раздражение вспыхнуло мгновенно, едва бывший командир «Дерзновенного» коснулся больного места. Сам Панкратов предпочел бы лучше погибнуть, чем оказаться в таком положении, как Николаев.
«Так вот зачем он пришел ко мне!»
— Чего же вы хотите, Олег Леонидович? — спросил после паузы Панкратов.
— Мне казалось, что вы всегда были довольны мной, — продолжал Николаев.
— Ну?
— Прошу вас о переводе в штаб береговой обороны или, еще лучше, возьмите к себе на любую должность...
Панкратов не ответил. Просьба, казавшаяся Николаеву естественной, поразила начальника штаба. «Неужели я когда-нибудь давал ему право на такое...»
Николаев, по-своему истолковав молчание Панкратова, добавил:
— Вакансию всегда можно образовать. Разве нет работников, которых следует куда-нибудь выдвинуть?
Панкратов продолжал молчать. И тут с трудом давшееся спокойствие оставило Николаева. Он встал, снова шагнул к комоду, достал, удочку, согнул ее в руках. Панкратов зорко наблюдал за ним. Маленькие его глаза зло блестели.
— Поставьте удочку. Оденьтесь и уходите, — сказал вдруг Панкратов тоном приказа. — По моему мнению, вы флоту больше не нужны!
Николаев растерянно оглянулся по сторонам. Углы губ у него опустились, выражение лица стало жалким.
— Илья Потапыч, что вы?..
— Уходите! — хрипло повторил Панкратов. Удочка выпала из рук Николаева и сухо щелкнула о половицу. Это привело его в себя.
— Простите за то, что считал вас человеком, который не оставит меня в беде, — проговорил он с достоинством. Медленно надел пальто и так же медленно, словно ожидая, что Панкратов передумает и что-то ему еще скажет, закрыл за собой дверь.
Панкратов услышал, как проскрипели галоши по промерзшим, доскам крыльца, как залился лаем пес. Затем звякнула щеколда калитки, и все стихло. Панкра-
тов встал, поднял удочку и поставил ее на место. Выбросил в форточку забытый Николаевым железный коробок с мотылем, затем постоял у форточки. Вздохнул: «Пойду-ка на службу». И вдруг представил себе Высо-тина, которого должен учить тому, как воевать по-но-зому. «А как это по-новому?» — он почувствовал, что не сможет ответить на этот вопрос ни сегодня, ни завтра. У него было только прошлое — проверенное им и другими, все остальное казалось зыбким и бесформенным. «Может быть, и я флоту не нужен?».
Панкратов сел за стол, вытащил из ящика пачку писем из дому, погладил их задумчиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174