Л в том, что грехи эти были, он не мог теперь не признаться себе.
Первым тревожным сигналом был тот разговор о положении в соединении, который Меркулов превратил в экзамен по военно-морскому делу. Конечно, Порядов считал, что по существу и в главном был прав, несмотря ни на что, он, а не начальник политотдела. Все же, как человек честный, Порядов не мог не осудить и себя... «Как же я не нашел времени, чтобы заполнить пробелы в своих знаниях?»
Никто из сослуживцев не мог бы упрекнуть Порядова в том, что он мало работает. Каждый час в сутках у него был расписан на неделю вперед. Сходить в сколько-нибудь длительный поход на одном из кораблей соединения и то не представлялось возможным до приезда Меркулова.
Пожалуй, ныне на «Дерзновенном» он впервые за много месяцев окунулся по-настоящему в корабельную жизнь. Пожалуй, впервые ему предстояло самостоятельно всесторонне оценивать боевую готовность корабля и качества его командира. «Может быть, не Све-това, а самого себя должен я сейчас судить?..»
«...Странное получилось дело! Политотдел эскадры ведь тоже размещен по каютам, а вот на тебе — перешел с одного корабля на другой, поменял одну каюту на другую, оторвался от своего письменного стола и увидел по-новому моряцкую жизнь. На поверку выходит: жил в лесу, а леса не видел».
«Значит, прав был Меркулов... Значит, напрасно я обиделся на предложенный перевод в Москву? — спросил себя Порядов.— Что ж, предложение заманчивое: спокойнейшая академическая обстановка, высокий оклад... наконец, может быть, там и женюсь, хоть на старости лет». — Он горько усмехнулся. Женщина, которую он любил, умерла в последний месяц войны (результат дистрофии после пережитой ленинградской блокады), а потом так и не появилось новой большой привязанности. «Москва, Москва»... проговорил вслух Порядов. Он представил себе, что уже стоит на перроне вокзала в Белых Скалах и прощается с товарищами. Кое-кто, наверное, завидует ему. Л на душе грустно. Ведь дружный круг политотдельцев был ему семьей, и больше уже не с кем делить свои радости и огорчения.
В каюте становилось душно. Порядов протянул руку и включил настольный вентилятор. Темные крылья пропеллера слились в светлый почти прозрачный круг. Кургузый вентилятор вдруг стал походить на рассерженного черного жука, собирающегося взлететь.
«Л что в Москве? — снова произнес вслух Порядов. — Ну да, там будут считать, что приобрели лектора-историка с практическим флотским опытом. Л на самом деле?.. Нет, и в Москве без морских знаний не обойтись. Там еще позорней обнаружить свою неподготовленность... Так не лучше ли на месте — книги в руки, да поучиться у таких людей вот, как Светов и Меркулов?»
...Порядов поднялся. Больше не хотелось оставаться в одиночестве. Он направился в ходовую рубку к Светову. ...В то время как Порядов размышлял, о своей судьбе в командирской каюте, Светов, решившись на несколько
минут покинуть рубку, сидел у койки Канчука. Старшина откинул голову на подушки и лежал молча, закрыв глаза и крепко прикусив губу. Его терзала нестерпимая боль. Правая нога, плотно забинтованная и распухшая, покоилась поверх одеяла.
— Перелом берцовой кости, нужно срочно госпитализировать, — говорил озабоченно фельдшер. Лицо у него было молодое и несколько растерянное. Он впервые в своей практике сталкивался на походе со столь тяжелым случаем.
В головах у Канчука стоял неподвижно Батырев, в лице его не было ни кровинки, губы чуть заметно подрагивали. После разведки, несмотря на страшную усталость, он проспал едва полчаса. Будто какой-то толчок в самое сердце разбудил его. Он вскочил и бросился в санчасть.
Светов смотрел на Канчука с глубокой жалостью и нежностью. Командир «Дерзновенного» будто сразу утратил всю свою резкость, подвижность, непримиримость. Тихонько взяв руку старшины, он положил ее к себе на колени и пожал обеими руками. Затем, вздохнув, поднял глаза на Батырева.
— Идите отдыхать, Валентин Корнеевич, — вдруг ласково сказал он, — ведь сами еле на ногах стоите. Я доволен тем, что вы выдержали испытание, и за разведку благодарен. А несчастные случаи как предусмотришь?!
Батырев качнул головой. Если бы командир мог знать, что и его похвала, и благодарность, и подчеркнутое уважение, и родившаяся близость обращения по имени и отчеству — все то, чего Батырев добивался,— сейчас ему ни к чему. Даже наоборот, от этого росло сознание вины. Батырев еле сдерживал себя от того, чтобы не покаяться: «Я во всем виноват...» — Эти слова были уже у него на языке, но тут же пришла мысль, которая остановила его. «Что от этого изменится? Кому это надо». Он повернулся, тихо вышел из каюты.
— Я дам старшине немного морфия, пусть уснет? — сказал фельдшер полувопросительно.
Светов ничего не ответил. В медицину он не вмешивался.Фельдшер наполнил шприц, протер спиртом руку Канчука, лежавшую на коленях Светова.
Прошло несколько минут после укола, глаза Канчука открылись, на его губах появилась знакомая ухмылка.
— Что, больше не болит? — спросил Светов.
— Можно бы жениться, когда б невеста была, товарищ командир.
Светов улыбнулся.
— Твоя правда, до свадьбы заживет. Он вернулся в рубку и, увидев там Порядова, спросил:
— Забеспокоились? Уверяю вас, будем в срок. Из машин все выжму.
— А не лучше ли, Игорь Николаевич, просить у штаба разрешения прийти часом — двумя позже?
— Нет! — Светов помолчал и пояснил:—Канчука ведь надо срочно в госпиталь.
— Тогда верно решили, Игорь Николаевич! Светов закурил, нервно передернул плечами и спросил:
— Так-то так, а все ли я верно решал, Викентий Захарович?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174