Андрей, занятый делом, даже не обратил особенного внимания, когда Анна вдруг отложила карандаш, встала и вышла..
Он тоже поднялся, заглянул в детскую. Тускло светил ночник. Высотину послышался шорох переворачиваемых страниц. Он подошел к Сережиной кровати. Сын лежал с закрытыми глазами, но дышал как-то слишком усердно. Высотин улыбнулся, сунул руку под подушку, вытащил книгу... «Всадник без головы», — прочел он при тусклом свете.
— Глаза испортишь, Сережа, да и поздно. Спи по-настоящему.
Сережа чуть приоткрыл глаза.
— Очень уж интересно было... Спокойной ночи, папа. Ниночка спала, уткнув лицо в подушку. Высотин уложил ее на бок, поцеловал пухлую, словно ниточками перевязанную ручонку. Спокойствие, а с ним и вера, что все образуется само собой, пришли к нему. Он вернулся в столовую, взялся за карандаш. Тут вошла и Анна.
— Мне что-то нехорошо, Андрей, — сказала она с трудом.
Он поднял глаза и увидел бледное, внезапно осунувшееся лицо жены.
— Что с тобой, родная?
Анна ответила не сразу. Сейчас подтвердились те ее подозрения, которые тревожили ее уже более двух недель, то, о чем не хотелось и думать.
— Ты простудилась? — Высотин поднялся, взял ее за плечи.
— Нет... я, кажется, снова... Андрей... — Она произнесла это устало и печально, готовая расплакаться.
И сейчас ей хотелось только, чтобы он ее пожалел. Понял бы сердцем, как настоящий близкий друг, то, что творилось у нее на душе. Но лицо Высотина расползалось в счастливой и, как показалось Анне, дурацкой улыбке.
— Чему ты радуешься?
— Но ведь это хорошо, Аннушка, — он притягивал ее к себе за плечи, — у нас будет сын, еще сын...
— Нет, ты меня не любишь, — Анна покачала головой.
— Да что ты говоришь, Аннушка!
Она отстранилась и тяжело опустилась на стул.
— Я устала смертельно, пойми: Ниночку еще кормлю, Сережа... А моя работа... Тебе легко: пришел домой, сделал ребенку «агусеньки» — и до свидания. А я? Ты эгоист, Андрей. С каждым днем все больше убеждаюсь, что ты стопроцентный эгоист. — Анна говорила медленно и зло.
У Высотина лицо вытянулось. Что стало с Анной? Он любил ее, но никак не мог ей угодить. Все, что он говорил, оказывалось невпопад.
— Но что лее мне делать, Анна, скажи?
— Тебе — ничего. А я сделаю аборт. — Она сказала это с такой решительностью, что у пего дрогнуло сердце.
— Ни в коем случае. Этого я не позволю ни за что! «Аборт». Высотину чудилось за этим словом что-то такое противоестественное, чуждое человеческой природе.
— Как это не позволишь? — спросила ядовито и насмешливо Анна.
— Как муж, как отец... пойми... — он осекся под ее холодным осуждающим взглядом. Она повернулась и, идя к дверям спальни, бросила на ходу:
— Я вижу, до меня тебе нет дела.
Андрей пошел было за ней, чтобы объяснить до конца, уговорить ее, примириться, но Анна, не раздеваясь, прилегла на кровать к Сереже и закрыла глаза.
Он тихонько вышел и зашагал по столовой из угла в угол, пытаясь успокоить себя. «Уладится... Она просто раздражена, да и я вел себя нетактично», — повторял-он про себя. «Мы любим друг друга, но почему-то должны мучиться?» — Он не сумел ответить на этот во-
прос. Долго ворочался с бока па бок одинокий в кровати.
Так и не сомкнув глаз, не помирившись с женой, Вы-сотин ушел, лишь забрезжило утро, досадуя на себя, на Анну и на весь белый свет.
После совещания Порядов даже не знал, как докладывать начальнику о походе на «Дерзновенном» в Безымянную бухту. Донцов показал Порядову черновик своей статьи «Об успехах подлинных и мнимых», •рассказал о споре с Маратовым и о том, что оставил статью Меркулову. Порядов согласился со всем в статье, что касалось «Дерзновенного», по поводу же «Державного» заметил: «Судить пока не берусь». Ученья стали для него таким рубежом, что прежним своим убежденьям он уже не доверял, а нового мнения о «Державном» еще не имел.
— Если даже осуществлять план высадки десанта в Птичьих Камнях было нецелесообразно, то это еще не зачеркивает того хорошего, что есть у Светова на корабле. Так, Викентий Захарович? — спросил Донцов.
— Думаю, что так! — вопрос Донцова подсказал Порядову решение, которое теперь казалось единственно верным. Он не считал для себя возможным подымать спор с Меркуловым и Панкратовым по вопросам оперативно-тактическим. «Но никто не может запретить мне отстаивать действительные достижения моряков «Дерзновенного» в походе». С этими мыслями Порядов направился к Меркулову. Он был встревожен, ожидая придирок... Ничего подобного, однако, не произошло. Меркулов, не перебивая, довольно внимательно выслушал своего заместителя, затем сказал сухо:
— Все это мне уже известно. Думаю, что вы напрасно придаете «Дерзновенному» такое значение. — Меркулов достал папиросы, предложил закурить Порядову и закончил: — Сейчас я очень занят, Викентий Захарович, а вот вечером соберу всех наших людей, потолкуем.
Порядов вышел обескураженный. Чего-чего, а равнодушия он не ждал. «Может быть, бережет запас на вечер, — подумал он. — Там уже воздаст каждому в
полную меру». В том, что начальник политотдела будет «воздавать», Порядов не сомневался. «Ругай, муштруй, чтобы злей были, будут злей — веселее заработают». Это был неприятный стиль определенной категории властных начальников, к числу которых, по убеждению По-рядова, относился Меркулов.
Вышло, однако, так, что Порядов обманулся.Начальник политотдела был настроен на иной лад. Меркулову и в голову не приходило возлагать на кого-нибудь из подчиненных ответственность за неверную линию поведения Светова. Да, если говорить с полной откровенностью, резкое выступление против командира «Дерзновенного» далось ему самому нелегко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174