Поставь хоть что-нибудь под сомнение — и сразу в еретики попадешь.
— А тебе нравится в еретиках ходить и все под сомнение ставить. Эх, Игорь, Игорь... Хулить начальника штаба за то, что он твердо диктует волю командирам кораблей, — смешно. Нет, уж суди меня, как хочешь, но боюсь, что золото у тебя окажется низкой пробы.
Светов, цедя слова сквозь зубы, проговорил медленно:
— Насчет пробы не спеши, Андрей. Скажи лучше, чем штабные планы проверять?
— Опытом войны, прежде всего, конечно...
— Вот, вот, — перебил Снегов, — совсем по Грибоедову: «Суждении черпают из забытых газет времен Очакова и покоренья Крыма».
Высотин нахмурился.
— А ты чего же хочешь?
Светов сощурил и без того узкие глаза и произнес раздельно:
— Не пойми меня превратно. Опыт войны для тебя и меня — настольная книга. Это факт! Но я хочу, чтобы думали мы, военные люди, не столько о прошлом, сколько о будущем. — Он наклонился к Высотину и продолжал:— Атомная бомба, водородная и прочая. Это же не пшик! Мы служим для того, чтобы ко всему быть готовыми. Свое морское, флотское мы должны вперед двигать. Я верю в дело мира, но кто поручится, что завтра на нас не нападут. Какие тогда перед нами неожиданности встанут?! Что же, Панкратов эти неожи-
данности в своих планах предусмотрит? Или будем мы собственной шкурой расплачиваться за то, чего не предвидели?
Светов откинулся на спинку стула и замолчал. Высотин сам уже не однажды размышлял о том, что сейчас говорил Светов. Но размышлял, конечно, не в
пример хладнокровнее.
— Новое нам диктует каждый день боевой учебы, — сказал Высотин. — А наш адмирал Серов, если не ошибаюсь, об этом работу пишет.
— Хорошо, что пишет! — перебил Светов. — Но одни адмиралы, будь они хоть семи пядей во лбу, всего не предусмотрят.
— Какие же практические выводы, Игорь?
— Выводы нехитрые, Андрей. Поменьше пишите в штабе директив. Дайте каждому командиру корабля большее поле для инициативы, право и задачи решать и учебу строить не по шаблону. А потом поглядите, может быть, золотник, который он положит в боевой подготовке, отзовется на флотских весах пудом.
Светов замолчал. Медленно поднял свою рюмку и допил коньяк. Он видел, что произвел на Высотина впечатление, и давал ему подумать. А Высотин все больше хмурился. Он не был подготовлен к такому разговору. Есть ли у Светова за душой что-нибудь значительное? Или Игорь просто хочет обратить на себя внимание, снова, как когда-то, ищет путей, чтобы потешить свое честолюбие?
— То, что ты предлагаешь, все-таки очень туманно и расплывчато, — сказал, наконец, Высотин.
И до тех пор будет расплывчато, пока не будет возможности проверить мысли на практике. Разве не прав я, Андрей?
Может быть, з чем-то и прав, — неуверенно сказал Высотин.
Он встал и зажег лампу. Лицо Светова выражало страстное напряжение. Его глаза сверкали, на скулах перекатывались желваки.
— Я за то, — продолжал Светов, — чтобы перед командирами кораблей ставились трудные задачи, каких еще никто не ставил, и чтобы каждый, иначе ему голову с плеч долой, — выполнял бы их. Пусть по-раз-
ному, по-своему, не по стандарту. Военное искусство, как и всякое искусство, не терпит трафарета.
Высотин потер лоб рукой. Все, что говорил Светов, было ему по сердцу. И все же, пока не было ясно, какие конкретно новые требования ставить, он не мог поддержать своего бесшабашного друга.
— Знаешь, Игорь, — сказал Высотин, — все-таки при Панкратове штаб работает, как выверенный хронометр. А ты пока, извини, только бросаешь песчинки в механизм.
— Этот хронометр показывает вчерашнее время, — буркнул Светов.
Высотин вздохнул, долго молчал.
— Не знаю, часов с другим временем пока не имею,— наконец сказал он, — давай-ка по этому поводу просто больше думать, Игорь, давай поверим, что еще сотни и тысячи офицеров наших об этом думают. И о том, что родится у каждого из нас, расскажем или напишем людям, решающим дела в больших масштабах.
— А на ближайших учениях «Дерзновенному» дадут стандартную рядовую задачу. Вот и отличись! — вырвалось горько у Светова.
«Отличись, во что бы то ни стало отличись. Как много Игорь портил себя этим», — подумал Высотин и неожиданно для себя назидательным тоном сказал:
— Что же, н пашем деле приходится решать и всякие мелкие задачи,
И глазах Светова зажглись злые огоньки.
— А учить надо не тому, что легко, — это и так сумеют, а тому, что трудно, — отрубил он, видимо, считая разговор оконченным.
Он поднялся из-за стола и протянул Высотину руку.
— Прощай, Андрей! — Ты куда?
— Думаю к Меркулову, начальнику политотдела.
— А к нему зачем?
— А затем же, — Светов усмехнулся. — За советом. Говорят, он не умиляется нашими порядками.
— Ты что же, на меня обиделся?
— Нет, даже благодарен. Проверил, что золото в кислоте не растворяется. И ссориться с тобой не хочу. Только сегодня я ведь по делу приходил.
За Световым захлопнулась дверь.
В столовую вошла бабушка Анфуся и стала убирать со стола посуду. Ставя графин в буфет, осуждающе бурчала: «Тоже мужчины, шумели много, а вино-то почти не пили». Взяла тарелку с оставшимся лимоном, сказала Высотину: «А это я к чаю подам». Высотин не ответил. Сквозь щели неплотно прикрытой двери он видел, как Анна укачивает дочку. Он вошел в спальню.
— Дай-ка мне Ниночку понянчить, ты, видно, устала.
Анна с улыбкой смотрела, как Андрей неумело взял дочку на руки, прижал к груди и, когда та вдруг заплакала, зачмокал смешно губами. «Как он ее любит,— подумала растроганно Анна и тут же все испортила, спросив себя:—А так ли он любит Сережу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174