И тут Мария сорвалась с места. — Ипполит! — Она протянула к нему руки. Кипарисов прижал ее к себе, крепко поцеловал, потом ласково отстранил.
— Простудишься, милая. Погоди, я сниму шинель. Мария включила свет.
...Они сидели за столом И молча смотрели друг на друга. Каждый из них боялся заговорить, чтобы неосторожным словом не нарушить мгновенно возникшее ощущение их близости, неотделимости друг от друга.
Бывают в жизни людей, далеких от всяких суеверий и предрассудков, минуты, когда они вдруг говорят себе: «Судьба», когда самое обычное событие воспринимается ими невольно сквозь призму предчувствий, как нечто предопределенное их невысказанными стремлениями и желаниями. Так было и с Марией. Кипарисов появился наяву как раз в ту минуту, когда она видела его в мечтах входящим в свою комнату. И сейчас Мария не могла думать, что это было случайностью, тем более естественной, что при кратких встречах на верфи он не раз говорил, что заглянет ее проведать.
Кипарисов сказал:
— Вот я и пришел к тебе.
И Мария услышала за этими словами: «Я тебя люблю».
Кипарисов сказал:
— Я скоро буду командиром корабля.
И Мария восприняла это так: «Я стал новым, иным».
Кипарисов не мог, конечно, знать, что происходило с Марией, но по ее взгляду, любовному, откровенному и чистому, по ее молчанию он угадал, что она давно ждала его, и облегченно вздохнул. Все те трудности, которые мерещились ему, отпадали сами собой". И так как его тянуло к ней сейчас неудержимо, и это чувство было в данную минуту для него самым главным и заслонило все остальное, он с тем внутренним тактом, который появляется в решающие минуты у всех влюбленных, инстинктивно избегал не только любого разговора на постороннюю тему, но даже разговора о их любви (в ее истории было слишком много горького и обидного для Марии). Ему не нужно было просить прощения, оно подразумевалось само собой. Она восприняла его приход, как воспринимают приход мужа после долгой разлуки, и, значит, он мог и должен был вести себя как муж. Они пили чай. Потом Кипарисов встал, нежно обнял Марию, заглянул ей в глаза и погасил свет.
...Мария проснулась задолго до рассвета. Протянула руку, включила ночник, взглянула на часы — еще не было шести. Она посмотрела немного смущенно на спавшего рядом Кипарисова и улыбнулась. Ей хотелось провести рукой по его щеке, по разметавшимся по подушке волосам, но она удержала себя и тихонько поднялась. «Хорошо, что ом еще спит». Ей было бы стыдно одеваться при нем. Мария была переполнена счастьем. Надев платье, она бесшумно вышла на кухню, умылась, разожгла примус и стала готовить завтрак. «Ему ведь к семи ноль-ноль». Она с удовольствием произнесла про себя это чисто военное «ноль-ноль».
Марии хотелось, чтобы завтрак вышел сегодня особенно вкусным, праздничным. Она достала из кухонного стола все свои запасы. Салат с крабами, яйца под майонезом, оладьи с вареньем—все это, кажется, он любил. Она возилась с приготовлением всех этих блюд с упоением, как заправская домашняя хозяйка, хотя более пяти лет, после смерти дочери, ограничивалась по
утрам чаем с бутербродами, а обедала и ужинала в заводской столовой.Мария не думала и не хотела сейчас думать о том, как сложится их семейная жизнь, как не хотела ничего, что шло бы от рассудка, что подчиняло бы ему душевные стремления. Но она инстинктивно наслаждалась своими хозяйственными заботами именно потому, что каждая мелочь в них символизировала для нее рождение нового семейного быта, каждая мелочь как бы говорила: «С одиночеством кончено».
Пока Мария хлопотала на кухне, проснулся и Кипарисов. Зажег свет и стал быстро одеваться. Ему нужно было попасть на корабль к подъему флага. «Державный» должен был пополнить запасы топлива, воды и продовольствия и уйти в отдаленную бухту Казацкую, куда стягивались боевые силы соединения.
Вчера, когда «Державный» вернулся из бухты Соколиной в Белые Скалы, Кипарисова вызвал к себе начальник штаба. Коротко расспросив его о последнем походе, Панкратов веско сказал:
— Довольно вам, Ипполит Аркадьевич, ходить в старпомах, пора и самому командовать кораблем. Зайдите-ка к инструктору по кадрам.Панкратов не назвал корабля, на который предполагалось назначить Кипарисова, по он сам уже догадался: это мог быть только эсминец «Гордый», командир которого, как говорит, сидел на чемоданах.
Кадровик, капитан 3 ранга, человек весьма приятный и обходительный, дружески расспросил Кипарисова о здоровье, о жизни вообще, а затем предложил «освежить» личное дело.
Кипарисов тут же, в его каюте, сел за стол и принялся писать. Закончив краткое изложение своей биографии, он пододвинул анкету. Проглядывая ее, он наткнулся на параграф, который до сих пор был ему безразличен, но сегодня навел на размышления. «Женат я или нет», — подумал он, представил мысленно Марию, и ему не захотелось писать «холост».
Не раз он мечтал о том, что явится к ней, когда ему дастся большая победа, когда он станет командиром корабля. Теперь это сбывалось. Мария была единственным человеком, с которым он мог бы поделиться своей
радостью. Она одна, и никто другой. Его все больше тянуло к ней. «Она — моя судьба, — сказал он сам себе. — Пойду к ней сегодня же и выясню все до конца. Тогда и напишу в анкете—женат или не женат».
Сославшись на неотложные корабельные дела и пообещав инструктору по кадрам на другой день оформить все бумаги, Кипарисов, побывав на «Державном» и спросив разрешения у Николаева, сошел на берег.
Прежде чем отправиться к Марии, он не утерпел и завернул к пирсу, где стоял эсминец «Гордый».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174