Я, именно я, обязан сделать его человеком, не считаясь ни с чем и не опасаясь ничего. Раз отец, так уж отец, — со всеми правами». Высотин нахмурился, предвидя, что Анна снова может не так, неправильно оценить его строгость к сыну, как раньше неверно оценивала мягкость. Но странно, теперь, как никогда, он был готов стоять на своем. Он вдруг почувствовал, сегодня произошло что-то такое, что раз и навсегда отмело какие бы то ни было сомнения в его праве решать судьбу Сережи. Что тут было важно — то ли его тревога за Сережину жизнь, то ли сам факт, что он спас его от гибели, — не все ли равно.
...Едва они вошли в дом, едва разделись, как Высотин принялся отчитывать Сережу, не давая ему ни говорить, ни объясняться, ни оправдываться. Он припомнил сыну всю длинную цепь его грехов, завершившуюся сегодняшним «ледовым походом».
— Человек, не выполняющий своих обязанностей, не понимающий дисциплины, не слушающий старших, — ничто, он достоин только презрения. Понял, Сергей?
Мальчик удивленно и испуганно моргал глазами. Отец еще никогда с ним так не разговаривал.
— Ты заслужил самого жестокого наказания, надо бы выпороть тебя ремнем. Но, на первый раз, я только посажу тебя под арест в кладовку, — продолжал Высо-тин, — и ты будешь там один думать, как тебе загладить свою вину. Так?!
Тут, однако, Сережа возмутился. Как ни любил, как ни уважал он отца, кладовка казалась ему унизительным оскорблением. Даже мать, порой покрикивавшая на него или лишавшая прогулок и развлечений, так его не наказывала. И потом, Сережа, хотя и понимал, что виноват, надеялся, что мать, вернувшись с работы, простит ему все за то, что он остался цел и невредим, а отец даже оценит его храбрость. Словом, Сережа, переступив с ноги на ногу, сказал:
— В кладовку не пойду!
— Не пойдешь?! — резко спросил Высотин.
— Не пойду! — упрямо повторил Сережа.
— Вот как! — Высотин взял Сережу за шиворот, поднял вверх, как кутенка, и молча понес в коридор, открыл пинком ноги узкую дверь кладовки, поставил Сережу на пол. Все это, не говоря ни слова. Молчал и Сережа, ошеломленный и напуганный:
— Разобью окно и убегу... — только и проговорил он сквозь слезы, оказавшись между мешком с картошкой и кадкой с огурцами. Высотин сдвинул брови.
— Ты хочешь, Сережа, быть военным моряком?
— Ну...
— Тогда пойми. Моряк, конечно, тоже может провиниться. Но если его посадят на гауптвахту, он там стекла не бьет, а переживает свою вину. И так переживает, что потом уж всю жизнь стремится никогда не ошибаться, чтобы им гордились. А из тех, кто стекла бьет, только хулиганы выходят. Такого я и сыном своим считать не захочу. Довольно ты себя и меня позорил.
Дверь кладовой захлопнулась. Щелкнул засов. Последние слова Высотина поразили Сережу. Высотин давно стал для него отцом. Не было на свете человека, которого бы он любил больше, даже мать... Мать ведь была только женщиной. Упрямство, стремление отстоять свою свободу вызывало в нем желание прыгать, шуметь, бить в дверь кулаком. Но страх потерять любовь отца пересилил. Он готов был снова расплакаться...
Сережа почесал затылок. То, что он был посажен не в кладовку, а на гауптвахту, коренным образом меняло дело. Пожалуй, если в классе рассказать, что отец обращается с ним не как с мальчишкой, а как с будущим нахимовцем, то славы только прибавится.
Сережа удобнее уселся на мешок с картофелем. Ему захотелось пить и есть. «Не буду его просить...»—подумал он и решил мужественно переносить наказание и связанные с ним лишения. Однако он тут же опять пригорюнился. Вспомнилось ледяное поле, ветер, холодная вода. Снова ему стало страшно и жалко себя. Усталость давала себя знать. Все больше ныло ушибленное колено, болела голова, веки невольно слипались. Сережа подобрал под себя ноги, прислонился плечом к стене и, склонив голову, стал дремать.
...В это время Высотин разговаривал по телефону с секретарем дирекции судоверфи.
— Анна Ивановна была на собрании. Только что пришла Мария Андреевна и говорила с ней, кажется, вашу жену отпустили... Что с вашим сыном? — трещал женский голос.
Высотин положил трубку, задумался. «Да, нелегко быть отчимом...» Из коридора донесся длинный, резкий непрекращающийся звонок. Анна чуть душу богу не отдала, пока разобралась во всех перипетиях, о которых рассказала ей Мария. Но и теперь, хотя Анна уже знала, что все должно закончиться благополучно, она продолжала волноваться. Ей самой трудно было объяснить себе свою тревогу, но она чувствовала, что успокоится только тогда, когда увидит сына своими глазами, ощупает его, расцелует... Взбегая на крыльцо, Анна нервно шарила в сумочке рукой и, не сумев нащупать ключа, позвонила. Она не отрывала пальца от кнопки звонка, пока Высотин не открыл двери.
— Где Сережа, Андрей, что с ним?
— Сережа дома, жив, здоров, невредим, даже не оцарапан. Успокойся, Анна! — Высотин улыбался и хмурился одновременно. Он был рад приходу Анны, но в то же время в нем все нарастало предчувствие новой ссоры между ними.
Не снимая пальто, Анна прошла в столовую, заглянула в детскую, в кабинет, приоткрыла дверь на кухню.
— Где же он?
— Сережа в кладовке, — продолжая улыбаться и хмуриться, ответил Высотин.
— Как в кладовке?!—Анна бросилась к двери. Высотин, однако, стал у нее на пути.
— Что такое, Андрей? — ее лицо покраснело от удивления и гнева.
— Я серьезно наказал его, Анна, — спокойно сказал Высотин.
— Гм!.. — она запнулась только потому, что не смогла сразу отыскать достаточно злое слово, чтобы, заклеймить его бессердечие.
— Я спас его, а потом наказал, — повторил твердо и настойчиво Высотин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174