Весь мир для Анны теперь существовал лишь в этом желанном и бесценном крохотном существе, жадно прильнувшем к ее груди. У Ниночки уже прорезались два верхних зуба, и она больно закусила ими сосок. Анна только кротко сказала: «Не жадничай», провела ладонью по вспотевшему лобику дочери. Она была готова перенести какую угодно боль; счастье и радость жизни переполняли ее душу, все дурное, тяжелое и неприятное отступило прочь.
За окном кабинета открывался зимний простор, на далеком овале выдавшегося в океан мыса, словно облака, парили белоснежные вершины сопок, в величавой неторопливости созерцающие свое отражение В синей воде залива; от мыса- по льду и воде искрилось
солнце; его лучи вливались в окно и падали на лицо Ниночки теплыми пятнами. Ниночка щурилась, недовольно посапывала носом. Анна радостно засмеялась и совсем низко склонилась, защищая ребенка от яркого света. Она чувствовала сейчас и дыхание Ниночки, и тепло ее тела, и, кажется, даже биение крохотного сердца.
Бабушка Анфуся, разомлев от солнца и комнатного тепла, в шерстяной, накинутой на плечи шали, мирно клевала носом, сидя на диване.
Анна спросила у няньки:
— Сережа прилежно готовил уроки?
— Сидел читал, писал, а потом взял с кухни стеклянную банку. Паркет водой залил, из пожарного ящика песок таскал, каких-то рыб, живодерок, в банке
держать будет, — нянька говорила недовольным тоном, от того ли, что ей не дали вздремнуть, или от того, что Сережа набедокурил.
— Стеклянную банку я разрешила Сереже взять, — заметила Анна, — рыбки не живодерки, а живородящие...
— Сами потворствуете, — ворчливо сказала бабушка Аифуся.
В кабинет вошла девушка — секретарь.
— Анна Ивановна, вас вызывают на заседание в горком, — проговорила она. Анна молча кивнула головой.
Ниночка, насытившись, безмятежно спала. Голубоватые тени лежали у самых ее ресниц, около вздернутого носика, у полуоткрытой, пухлой и оттопыренной верхней губы. Анна поправила одеяло, тонкое кружево капора, сползшего на Ниночкин лоб, и, посидев несколько минут молча, передала дочку попечительству Анфуси. Потом отправила няньку домой.
К двум часам Анна собиралась в школу, чтобы поговорить с Сережиной учительницей.
...У высокого недавно отстроенного здания школы, гудящего, как пчелиный улей, Анна вышла из машины, попросив шофера обождать ее. В вестибюль школы столбами падало солнце из высоких окон. По всему зданию стоял запах свежей извести и масляной краски. Ребячьи возгласы резонировали в вестибюле с колоннами в глубине и широкой парадной лестницей, как в огромном органе. Гул детских голосов, несшихся из коридоров всех четырех этажей, то стихал, когда проходил кто-нибудь из учителей, то вновь закипал, как неуемный морской прибой. Мальчики и девочки в одиночку, парами и толпами двигались во всех направлениях между колонн и по лестнице вверх и вниз. Был час, когда закончились занятия в первой смене и не начались еще во второй.
Кабинет директора школы и учительская находились на первом этаже, и Анна, направилась по коридору, провожаемая десятками детских глаз. В учительской тоже было шумно и тесно. Анна поискала Сережину классную руководительницу, но ее нигде не было. За одним из столов Анна увидела Татьяну Светову, проверяющую стопку ученических тетрадей. И хотя их знаком-
ство было шапочным, Татьяна при виде Анны встала из-за стола и поздоровалась сердечно и даже обрадо-ванно.
— Я так хотела вас повидать, Анна Ивановна, — сказала она. — Вы по делу в школе?
— Да. Думала поговорить с Сережиной учительницей, сын мой учится в пятом «б»...
— Это теперь мой класс, — сказала Татьяна.
— Ваш? — удивилась Анна. — Но до сих пор я знала другую учительницу...
— Она заболела. Класс временно поручили вести мне. С Сережей я уже хорошо познакомилась.
— Я знаю, он доставляет много забот школе, — сказала виновато Анна.
— Сережа среди ребят заводила. Поэтому я строго спрашиваю с него... Вот сегодня он не захотел быть дежурным в классе... Вам неприятно это слушать... — Татьяна- глядела на Анну сочувственно. — Может быть, полезно будет поговорить с Сережей в вашем присутствии?
— Нет, — ответила Анна. Она понимала, что сейчас из этого разговора толку не будет. — Я сама поговорю с Сережей.
Прозвенел звонок для второй смены. За дверью, в коридоре, гул уменьшился, явственно донесся дробный топот пробегающих мимо ребячьих ног. Анна протянула, прощаясь, руку Татьяне. По та вдруг сказала взволнованно:
— У меня к вам, Анна Ивановна, большая просьба. Погодите минутку,— ее глаза смотрели умоляюще.— Вы знаете, как мой Игорь горд, самоуверен. Но вчера он пришел домой совсем расстроенный. Из разговора я поняла, что на «Дерзновенном» есть какие-то технические новшества... — она запнулась. — Конечно, я в них не разбираюсь... но, может быть, Андрей Константинович вам уже рассказывал, ведь он вчера от пас в третьем часу ночи ушел... — Татьяна вдруг смутилась и замолчала.
«Андрей рассказывал». Нет, ничего не рассказывал ей муж, и дома его не было прошлой ночью. Это уже было совсем обидно. Анна, склонив голову, задумалась. «Может быть, между нами уже легло нечто большее, чем простые семейные неувязки и раздоры». Ее охватила
такая тоска, что она ощутила явственно физическую боль.
Татьяна заметила, что с Анной творится что-то неладное, но истолковала по-своему.
— Вы все знаете... Анна подняла голову.
— Нет, я ничего не знаю, — ответила она, — но технические новшества меня очень интересуют.
Татьяна пошла проводить Анну до выхода. Но Анна уже почти не замечала ее. В опустевшем вестибюле шаги отдавались гулким эхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174