Будем смотреть правде в глаза — сегодня ничего сделать нельзя. Я еще раньше предвидел это. — Он обернулся к вахтенному офицеру и отдал приказ лечь на обратный курс.
Порядов быстро взглянул на Кипарисова. В глазах старшего помощника промелькнуло что-то похожее на сомнение, но он тотчас же отвернулся и стал деловито рассматривать карту, лежащую на столе. Порядов насторожился, по и он не знал, что посоветовать. В рубке наступило молчание, нарушаемое лишь командами вахтенного офицера.
Водяные горбы швыряли вверх и вниз «Державный», заглядывали в стекла рубки, размашисто вскидывались, вырастая то в необъятные горы, то уменьшаясь, опадали, страшные и великолепные, подставляя беснующемуся ветру свои гладкие, лоснящиеся, словно целлофановые, склоны и пенистые гребни. В мрачной серятине вьюжного дня неожиданно прояснило; среди поредевших облаков, словно сквозь густую кисею, просквозило куда-то летящее солнце, немощное, похожее на лунный
диск. Затем облако быстро разжижилось, и вдруг, похожий на нежный цыплячий пух, пробился луч и заиграл среди волн огоньками бутылочного стекла, и от этого, падающего, как из воздушной проруби, все возрастающего ярко-золотистого водопада света, еще грознее и прекраснее становился бушующий океан.
И опять, как недавно, качка резко уменьшилась. «Державный» снова шел вдоль восточного побережья Скалистого, защищенный горами от разгулявшегося норд-веста. Николаев в задумчивости курил одну папиросу за другой. Докучливые мысли не покидали его. Он понимал бедственное положение людей в горах Скалистого и сознавал свою беспомощность. «Тебе бы самому, друг начштаба, такую головоломку задать»,—думал он в досаде. Потом почувствовал терпкую горечь во рту от табака и приказал вестовому принести в рубку чаю и бутерброды. Порядов поглядел на него недоуменно.
Николаев развел руками. Потом подошел к стоящему у окна рубки Порядову и, как бы продолжая прежний разговор, словно оправдывая себя в чем-то, сказал:
— Поймите, Викентий Захарович, на западном побережье Скалистого ничего не сделаешь. Совесть наша чиста...
— Совесть чиста? — удивленно переспросил Порядов.— Да вы что, Олег Леонидович? А как же народ там, в горах... — он ткнул рукой в обледеневшее стекло рубки, за которым теперь с одной стороны высились неприступные отвесные вершины Скалистого, а с другой — необъятный, залитый вечереющим солнцем штормовой океан.
— Что же вы предлагаете? — спросил Николаев сухо и с нескрываемым вызовом.
Порядов отвел глаза. Любой путь к спасению людей, который выбрал бы Николаев, вполне устроил бы его. Но ни на минуту не приходило ему в голову, что можно отступить...
— Я хочу знать ваше мнение... — повторил Николаев, расхаживая по рубке.
— А я хочу знать решение командира корабля...— сказал резко Порядов.
— Решение такое, — сказал Николаев с раздражением. — Сообщить в штаб, что, пока не кончится шторм, подойти к Скалистому невозможно. А там, как прикажут Серов или Панкратов, — то ли водичку нам утюжить, хоть сутки, хоть двое, то ли в Белые Скалы возвращаться...
— Но ведь на острове женщины, дети... А? — тихо, смотря прямо в глаза Николаеву, проговорил Порядов.
И оттого, что он говорил так тихо и надо было напрягать слух, чтобы разобрать слова, и оттого, что его глаза смотрели печально и осуждающе, у Николаева появилось такое досадное и злое чувство, что он вдруг не выдержал и крикнул неожиданно тонким, не своим, бабьим голосом:
— А что я могу сделать? Что, скажите мне на милость?!
Порядов никогда не видел таким всегда спокойного и уверенного в себе командира «Державного».
— Вы, Олег Леонидович, держали бы себя в руках, — ответил он тихо, но гневно.
Николаев только скрипнул зубами... Кипарисов подошел к вахтенному офицеру, что-то сказал ему, и тот быстро вышел из рубки.
— Разрешите мне, товарищ командир, — обратился Кипарисов. Бледный, подтянутый, официально-бесстрастный, он стоял перед рассерженным Николаевым, раздраженно щелкавшим пальцами по висевшему на груди биноклю.
Вот та минута, которой в последнее время так ждал Кипарисов. Он докажет всем, чего стоит. И тем, кто считал его ниже Николаева, тем, кто не верил в его морские качества, и особенно, Марии. Да, и ей! Что бы ни делал Кипарисов в последнее время, о чем бы ни думал, он постоянно ощущал ее незримое присутствие. Он как бы вел непрекращающийся спор с ней о себе.
— Мне кажется, у нас есть шанс спасти людей...
— Какой такой шанс?.. — Николаев презрительно фыркнул. — Распорядитесь-ка отправить вот эту радиограмму начштаба. — Он подсел к столу и стал писать.
— Я прошу выслушать меня, — повторил настойчиво Кипарисов.
— Ладно, говорите! — согласился Николаев; закончив писать, он устало откинулся на спинку стула.
— Вот товарищ Порядов рассказывал мне подробно о световском походе на учениях... На восточном побережье есть единственная бухта, куда можно войти, а значит, и снять людей, — Кипарисов склонился над лежавшей на столе картой, — проход в Медвежьей Голове.
— Да, да, я говорил об этом, — обрадованно подтвердил Порядов. — Ведь там, именно там проходил Светов...
Николаев словно не слыша слов Порядова, посмотрел на своего старпома, как на сумасшедшего.
— Светов заходил в Безымянную при относительно спокойном море, — сказал он назидательно. — Светову был отлично знаком этот проход. И то все это было на грани безумного риска, который может позволить себе только такой сорви-голова, как он. Но сейчас нам соваться туда?..
— И все-таки я бы взялся... Только разрешите... — Кипарисов почти требовал... У него была хорошая школа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174