— Ты, наверное, хотел сказать, что голосовал «за»?
Донцов отвел глаза и мотнул головой.
— Ах, и ты против?! — Маратов выпустил из руки дверную ручку.
— Да, — глухо подтвердил Донцов.
Маратову стало не по себе. «Экая ты свинья, Донцов! Не я ли приютил тебя, делил с тобой хлеб-соль...— подумал он. — Голосовать ты, конечно, мог как угодно, дело совести... но пришел-то зачем?».
— Ладно, заходи, — Маратов распахнул дверь. Раздражение закипело в нем, хотелось отчитать Донцова.
Сдерживая себя, пропагандист пододвинул стул лейтенанту, достал из шкафчика пачку печенья, надорвал обертку:
— Угощайся!
Донцову вовсе не хотелось есть, он стал крошить печенье пальцами.Маратов наклонился к Донцову: — Ну, ну... выкладывай свои принципиальные соображения, — в его голосе прозвучала обида, и пухлые губы сморщились.
Донцов молча склонил голову.
— И перестань, как пеплом, посыпать свой китель крошками... — добавил Маратов, плюхаясь в кресло.
Донцов поднялся, отряхнул китель и сказал:
— Вы добрый человек, Савва Артемьевич, обязан я вам многим и люблю вас, и все-таки знайте, доброта ваша — плохая доброта. Да, да! Вот, к примеру, «Державный». Разве я не хочу, чтобы он передовым был? Ведь я на нем срочную служил. В Москве учился, о нем думал, гордился тем, что я — с «Державного». Мне его охаивать — лучше язык пусть отсохнет. Да ведь хвалить незаслуженно бывает еще хуже. Мне за «Державный» драться хочется.
— Погоди, Иван, — перебил Маратов недоумевая,— дерутся с врагами, а у нас вокруг друзья.
— Ну вот... так вы всегда и рассуждаете... Оттого вас на вороных и прокатили, — выпалил Донцов, не сдержавшись.
Лицо Маратова побагровело. Он искал убийственного ответа, такого, который сразил бы Донцова. Искал, не находил и оттого пришел в ярость. С трудом глотнув воздух, он молча указал Донцову на дверь и повернулся к нему спиной. Опершись ладонями о край стола, он уставился неподвижным взглядом на светящийся абажур настольной лампы. Донцов постоял немного, хотел было подойти к Маратову, но не решился. Он вышел из каюты, потихоньку закрыв за собой дверь, словно покинул тяжело больного.
«Сосунок, не тебе меня учить», — подумал Маратов. Тишина в каюте угнетала. Надоедливо стучало сердце, как бы вторя металлическому стуку круглых корабельных часов на переборке. Рассыпанные по столу кружочки печенья светились маслянистым блеском. Маратов потянулся, отломил кусочек. Во рту была горечь, печенье по вкусу напоминало залежалый сухарь. В углу каюты стоял железный ящик. В нем хранились партийные документы и маленькая прямоугольная печатка, которую Маратов всегда так любовно и тщательно ставил в партбилеты, когда принимал взносы. И ему вдруг по-детски жаль стало отдавать ее Порядову, или Кристаллову, или еще кому.
Он сидел спиной к дверям и не отозвался на тихий стук, не повернулся, когда дверь приоткрылась. «Наверно, опять Донцов, ну его...» — вдруг чьи-то руки с тонкими и сильными пальцами охватили его голову и закрыли глаза.
— Не балуй, — раздраженно сказал Маратов, — пусти.
Кристаллов (это был он) только улыбнулся и подмигнул вошедшему вслед за ним Порядову. Маратов провел рукой по кителю Кристаллова, затем по плечу, дотянулся до лысины и вдруг оживился:
— Да это ты, Романыч... внутренний заем тебя выдал. Отпусти-ка! — И снова на сердце у Маратова, помимо его воли, стало тепло. Он улыбнулся: — Отпусти же!
— Молодец наш Савва, улыбается. А я уж боялся — нюни распустил, — проговорил Кристаллов, разводя руки.
— Нюни? Ну нет, я ведь, честно сказать, рад...
— Насчет радости, положим, вранье! — перебил Кристаллов.
— Ладно, вранье, — покорно согласился Маратов. Ему было жаль себя, но ссориться не хотелось. — Кто же секретарь из вас? Кого поздравить?
— Поздравлять будешь Высотина, — Порядов мягко улыбнулся.
— Высотина?! — Маратов посмотрел на Порядова недоверчиво. Его удивление, впрочем, было понятно. Издавна повелось так, что секретарями избирали политработников. Партийные дела, так сказать, их хлеб.
— Да, мы решили, что сейчас важней всего, чтобы секретарь был авторитетен и в специальных военных вопросах.
Маратов покачал головой. Он вообще хорошо относился к Высотину... Но забаллотировать его, опытного политработника, чтобы поставить на его место штабиста — «типичное не то».
— Значит, выбрали, чтобы через год, как меня, «прокатить на вороных»,— проговорил он.
— Почему же? Он на тебя ничем не похож, — заметил Кристаллов.
— Лучше, что ли? — раздраженно спросил Маратов, — и пришли вы за тем, чтобы мне это сказать?
— Пришли мы, чтобы с тобой вечер провести. А на правду не обижайся, — вставил Порядов, — глядишь, правда из нашего Маратова совсем другого человека сделает.
— Ах, вот что!.. — Маратов нервно заерзал на стуле, — значит, по-вашему, я вроде теста, которое в любой форме можно выпечь?
Порядов до обидности добродушно согласился:
— Пожалуй, меткое сравнение. Да ведь это грех многих добрых и покладистых людей.
Маратов вскочил с кресла. Чаша его терпения переполнилась:
— Не добрый я, не добрый! Плохо меня знаете,— почти крикнул он. — Не нужны мне такие друзья!..— он помолчал секунду и закончил вдруг сухо, вежливо
и официально: — Извините, у меня голова болит, товарищ заместитель начальника политотдела.
— Брось ты, Сазва, — начал было Кристаллов.
— Спокойной ночи, товарищ капитан третьего ранга, — перебил его Маратов.
Порядов, пожав плечами, вышел. За ним, махнув рукой, ушел и Кристаллов.
Маратов, быстро раздевшись, бросился на койку. Голова и в самом деле трещала, будто ее давили в тисках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174