— Не в том дело — благо или не благо, а в том — почему, Андрей.
— Мне об этом спрашивать не полагается, — мягко сказал Высотин. Он захлопнул крышку портсигара, словно подчеркивая свое нежелание продолжать разговор в этом духе.
— Уклоняешься, ну тогда я сам Отвечу. — Светов порывисто дернулся, потушил папиросу и запальчиво пояснил:
— К одному товарищу приходят печалью делиться, чтобы посочувствовал. Ты для этого не подходишь. Ум у тебя выше сердца стоит. К другому погордиться идешь, лестное о своей особе послушать, — тут ты и вовсе ни к чему: очень уж трезво рассуждаешь. С третьим просто дурака повалять интересно. И для этого ты не годишься — строг.
Высотин подумал о том, как он дурачился на прогулке с Анной, и в глазах его вспыхнул веселый огонек.
— Что же для меня остается?
— Для тебя? Да все-таки немало. К тебе иду мысль свою, слово, характер проверять. Как кислотой пробую, настоящее ли золото.
Высотин рассмеялся.
— Ну, удружил. Спасибо за сравнение. Улыбнулся и Светов. Складки на лбу разгладились, и лицо его в сумеречной полумгле казалось теперь мягким и добрым. Голос звучал искренне и взволнованно:
— Ты уж прости, это я только наедине с тобой говорю...
Он придвинул стул поближе к Высотину.
— Ладно, вываливай свое золото. И рюмку допей, чего тянешь...
Светов, подняв рюмку, вертел ее в руке.
— Я начну, пожалуй, с личного, а ты постарайся за этим нечто другое увидеть. Идет? — Он по-приятельски чокнулся с Высотиным, глотнул коньяк и, жуя лимон, продолжал: — Вопрос первый. Почему я пришелся нашему начальнику штаба не ко двору?
Высотин пожал плечами. Начало было таким, что сразу же настораживало.
— Ты о том, что нет повышений на службе?
— И об этом.
— Тебе же в свое время предлагали идти старпомом на крейсер к Золотову, почему отказался?
— Знаешь сам, я не таков, чтобы право первородства менять на чечевичную похлебку. Высотин поежился.
— Ну и формулировочки у тебя, Игорь. Ведь это был путь верный и естественный.
— Не по моему нутру, Андрей, этот путь. И все это знали. Хотел начштаба, чтобы Золотов своим авторитетом меня подмял, а заодно и от строптивого командира корабля, с которым у него много хлопот, непрочь был избавиться.
Высотин знал, что начальник штаба, капитан 1 ранга Панкратов, недолюбливает Светова. Но кто же виноват?
— Панкратов, по моему глубокому убеждению, человек честный, — сказал Высотин после недолгого молочения,
Не пеняй на зеркало, коль рожа крива... Так что ли?
Высотину очень не хотелось обидеть Светова, но он не мог солгать.
- Может быть, и так, Игорь, — сказал он прямо.
— Не «может быть», а точно так! — как будто даже порлдовался Светов. — Только мне его расположения и любви даром не надо.
— Почему?
— Почему? — Светов на минуту задумался. Вспомнилось, как два года назад он впервые встретился с Панкратовым. Было это в биллиардной Дома офицеров. Играли и наблюдали за игрой все старые знакомые. Только один капитан 1 ранга, приземистый и широкоплечий, был никому неведом. Он стоял у стенки и хмурился, словно все происходящее здесь — и сама игра, и вольные шутки игроков — ему не нравилось.
Белые Скалы — город морской. Нередко сюда заходили корабли и приезжали люди из Владивостока и Советской Гавани. Никто особого внимания на мрачного капитана 1 ранга не обращал.
Светов, тщательно натирая мелом кончик кия, полушутя, полусерьезно развивал свои идеи о командирском таланте.
— По-моему в каждом офицере надо видеть будущего Ушакова или Нахимова в эмбриональном состоянии. Только тогда они и появятся. Я бы на всех кораблях, во всех штабах вывесил лозунги: «Дерзай, пробуй, открывай». Талант расцветает, если ему дают простор, и задыхается, если его зажимают в тиски.
— Позвольте, — вдруг перебил Светова капитан 1 ранга, стоявший у стенки. — А что вы, собственно, понимаете под тисками?
Светов усмехнулся, отложил кий. Спор он, пожалуй, предпочитал биллиарду.
— Все, что мешает развиваться таланту.
— Например, воля вышестоящих начальников, твердые правила, инструкции? — Капитан 1 ранга говорил самоуверенно и насмешливо, словно был убежден, что ставит Светова в тупик.
Но Светов ответил смело:
— Что ж, бывает и так. Одни только следуют правилам, другие создают новые.
Стук шаров внезапно прекратился. Вопрос был такой, что задевал каждого. Капитан 1 ранга отошел от стенки и проговорил:
— Спасибо за откровенность. Говорите вы красиво. Но только жизненный опыт меня научил: тот, кто много разглагольствует о таланте, просто претендует на какое-то особое положение. А на военной службе последнее нетерпимо. Этаким «гениям» я бы внушал ежедневно: научитесь-ка быть сначала скромным, исполнительным, дисциплинированным, точным. И этого хватит за глаза...
— Ну уж простите, не хотел бы я служить под вашим командованием, — вспыхнув, перебил его Светов.
— А ведь именно вам, пожалуй, как раз такой командир и необходим,— капитан 1 ранга оглядел биллиардную, столы, окутанные сизым табачным дымом, и,
видимо, решив, что здесь не место для долгих дискуссии, поклонился и, грузно шагая, вышел.
Светов пожал плечами. Он не придал большого значения словесной стычке с незнакомым офицером. Но тот оказался вновь назначенным начальником штаба соединения.
— Ты спросил меня, Андрей, — наконец заговорил Светов, — почему мне не надо любви Панкратова. Да потому, что он нас, командиров кораблей, любит, как нянька младенца.
— То есть? — лицо Высотина выражало искреннее недоумение. И Светов с оттенком сожаления пояснил:
— То есть пеленает по рукам и ногам. У нас предписание Панкратова, как евангелие для верующего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174