— Высотин помолчал и добавил: — Было бы неплохо, если бы хоть раз в год каждый из нас отчитывался, как ты, перед своей совестью, отделив одно от другого... И ты об этом не забывай в будущем. А точней я ничего тебе не скажу, — закончил он.
Меркулов кивнул головой.
— Будет так! — Он взял из лежащей на столе раскрытой пачки «Казбека» папиросу, помял ее в пальцах. Встал, подошел к иллюминатору. Взгляд его поднялся к серому небу, по которому неслись разорванные облака. Ниже облаков летел пассажирский самолет. Меркулов нервно поднял руку к глазам, — стрелка часов сползала с четырех. Он повернулся к Высотину и сказал:
— Сегодня я расстался навсегда с женой, которую любил!
В нескольких десятках миль от океанского побережья тянулась цепь больших и малых островов, среди них был и остров Нелюдимый с единственной бухтой, годной для стоянки кораблей.
Бухта Нелюдимая вполне оправдывала свое название, данное ей двести лет назад. На берегу — ни дома, ни шалаша, ни деревца, ни кустика.. Одни каменные сопки. Глубокая, спокойная, черная, как мазут, вода летом холодна как лед и пахнет иодом. Рыба здесь не водится, птица не гнездится. Правда, глубоко врезывающаяся в остров бухта надежно защищена гористым гребнем от ветров и штормов. Однако нечего здесь делать кораблям. Зимой покрывается Нелюдимая толстым льдом, и, хочешь не хочешь, в нее не войти.
Добрых двести миль отделяют Нелюдимую от Скалистого. Но подводные толчки сказались и здесь. Трещинами покрылся лед в бухте, а затем покатились, перевалив через сопки, гигантские водяные валы и унесли льдины к иным широтам. Впервые за много лет бухта в самом начале марта стала судоходной.
Корабли соединения бороздили океан по всем направлениям. Еще не все рыбачьи шаланды, траулеры, кунгасы, пропавшие без вести после землетрясения, были обнаружены. На некоторых из них радиоаппаратуры вообще не было, на других она могла выйти из строя.
В центре огромного круга поисков находился Скалистый. Веером расходились от него в водяных просторах белопенные следы кораблей.
Вечером пятого марта «Дерзновенный», завершая плавание, шел малым ходом, находясь на траверзе Нелюдимого. Шестого он уже должен был возвратиться в Белые Скалы, чтобы принять участие в учениях.
В ходовой рубке друг против друга сидели Светов и Порядов. Океан был спокоен, почти не качало. Светов задумчиво перелистывал вахтенный журнал и время от времени хмурил брови. «Железный человек!» — думал о нем Порядов. Третьи сутки командир «Дерзновенного» не спал, третьи сутки делил между рубкой и мостиком, и разве только по красным прожилкам, выступившим на белках глаз, можно было судить об усталости Све-това. Но еще большее восхищение, чем выдержка командира, вызывала в Порядове его бешеная энергия, которая, как ток высокого напряжения, передавалась всему экипажу.
По десяткам мелких деталей, как по биению пульса, можно судить о жизни корабельного организма. Вот просто выйдешь на палубу, посмотришь на трубу: ни одна искра, ни один виток дыма не покажется над ней. Подумаешь, а ведь эсминец не так уж молод, и поймешь: котельные машинисты знают дело и любят свой труд. В жестокий мороз, в штормовую погоду остановишься у зенитчиков, увидишь, как, сбросив рукавицы, возятся они у своих установок, ловя в прицел то летящую чайку, то краешек разорванного облака, и поверишь: эти люди научатся бить без промаха. Заглянешь к торпедистам—они «протаскивают» торпеды, проверяя, откидываются ли у них курки... Турбинисты осматривают фланцевые соединения главного паропровода... Сигнальщики следят за морем. Командир электромеханической боевой части с прикомандированным инженером с верфи продумывают испытания технических новшеств. То в одно, то в другое время суток, будоража весь экипаж, звучат колокола громкого боя, возвещающие учебные тревоги.
И есть еще одна работа — внешне незаметная. Ее не измеришь никакими цифрами и показателями. Она, как соль в морской воде, растворена во всех больших и малых успехах корабля. Неделю назад Порядов сам попросился на «Дерзновенный». Эсминец в ближайшее время превратится в экспериментальный корабль. Это обязывало с особой тщательностью познакомиться с его людьми... Когда Порядов вспоминал о первом своем походе на «Дерзновенном» к Скалистому, ему становилось совестно. Он вел себя, как посторонний наблюдатель, будто важно было только составить для себя мнение о командире корабля. Впрочем, тогда Порядов собирался в Москву. Теперь же сама мысль о переводе в столицу уже забыта.
Не так прост и не так легок разговор с матросами на боевом посту в ответственном походе. В служебных отчетах и передовицах флотских газет частенько пишут: «Проведенные беседы об авангардной роли коммунистов и комсомольцев подняли боевой дух личного состава», но редко задумываются над тем, что стоит за этими словами. Меж тем самые верные слова, повторенные многократно, как бы теряют свой первоначальный смысл. Остается лишь их оболочка, казенная формула. Ее полагается высказать и выслушать, но она не трогает сердца. Как хорошо это знал Порядов! Вот
работает в котельном отделении белобрысый, рослый и не по летам угрюмый матрос эстонец. Всем известно, что он добросовестен, точен и опрятен. Но, говорят, матрос чуждается товарищей. Говорят, он чувствует себя чужим в корабельной семье. Никто уже не помнит того дня, когда кто-то в споре обозвал его «чухной», передразнил его акцент. А у матроса осталась рана в душе. И какие бы высокие слова о дружбе народов ему ни сказали, он равнодушен сейчас к ним. Порядов готовился к беседе с матросом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174