— Да. Мы встретились у Меркуловой... И у нее глаза были на мокром месте, лейтенант. — У Батырева испортилось настроение, ему захотелось позлить Донцова.
— А что с ней, не знаете? — заволновался Донцов. — Так это вам лучше знать.
— Мне? — В голосе Донцова прозвучали и удивление, и тревога, и Батырев уже пожалел его.
— Послушайте, Донцов, — сказал он, — мне хотелось бы сказать вам несколько слов. Это важно для вас. Не будем торчать на холоде, зайдите на минутку ко мне. Я живу на следующей улице.
Донцов заколебался. Обвинение, высказанное посторонним человеком, ошеломило его. Батырев пошел вперед. И ничего не оставалось другого, как идти за ним.
Они молча дошли до дома, в котором жил Батырев, поднялись на второй этаж.
— Разлезайтесь, — предложил Батырев, останавливаясь у вешалки в коридоре своей квартиры.
— Я очень тороплюсь. Так в чем же моя вина перед женой? — Донцов смотрел хмуро и недружелюбно. И у Батырева мелькнула мысль отшутиться. Рассказать что-то вроде анекдота о том, как доверчивый муж-моряк за служебными делами чуть-чуть не проглядел жену. Однако другое чувство, еще смутное и не осознанное им самим полностью, но уже целиком завладевшее его порывистой и непостоянной душой, чувство, в котором было и искреннее сочувствие к Дусе, и желание видеть ее как можно чаще, и мальчишеское стремление щегольнуть перед ее мужем своим благородством, вновь пересилило, и Батырев, распахивая двери своей комнаты, вместо ответа спросил:
— Нравится вам моя обитель?
Это была светлая, чистая и теплая комната, недавно отремонтированная, с двумя большими окнами, выходящими на улицу.
— Вам повезло, — сказал Донцов. — Но какое это имеет отношение к нашему разговору? — он остановился у порога, не желая заходить в комнату.
— Я сказал вашей жене, что вы, Донцов, мало приспособлены к жизни. Вы не обижайтесь, но мне кажется, что это действительно так. Дуся всплакнула у Меркуловой, и вы в этом повинны.
— Значит, вы за тем меня и позвали, чтобы прочитать нотацию и похвастаться своей жилплощадью?! — перебил, негодуя, Донцов. Его глаза потемнели, а на щеках появились красные пятна. Он, круто повернувшись, пошел к выходу.
— Постойте, Донцов, — остановил его Батырев. — Простите, я, право, не хотел вас обидеть. — В его голосе послышались неожиданные теплота и участие и такое чистосердечие, что Донцов в недоумении остановился. — Мою комнату вы видели? Она мне сейчас не нужна, а вам, как семейному человеку, нужна доза-резу. Берите ее временно, пока не получите себе. Вот вам и ключ. — Батырев протянул ключ растерявшемуся Донцову.— Переезжайте хоть сегодня. Я мчусь на корабль.
Донцов был потрясен. Он держал в руках ключ и ощупывал его, кажется, готов был попробовать, каков он на вкус.
— По рукам, значит, и не забудьте запереть свою квартиру, — проговорил Батырев.
Тут только Донцов пришел в себя, тут только осознал, какое счастье ему привалило. «Вот Дусе подарок. То-то будет радость!» Он уже видел себя в этой чудесной комнате вдвоем с женой. Они вместе убирают свое, а не чужое гнездо. Наконец-то явится возможность хоть говорить, сколько желаешь, с глазу на глаз, не стесняясь посторонних людей.
«А Батырев, ведь все же он — хозяин? Л что Батырев?! Если и придет, то не чаще раза в месяц». И горячее чувство благодарности к этому щеголеватому, острому на язык и, как думалось Донцову, бесшабашному лейтенанту, который знал их — Ивана и Дусю, — как говорится, без года неделю, но который оказался таким отзывчивым и чутким, настолько переполнило сердце Донцова, что он молча, но с таким чувством потряс руку Батырева, что тот, морщась от боли, но явно растроганный в свою очередь сказал:
— Э, право, не стоит благодарности. В другое время недурно было бы заглянуть в ресторан да и обмыть, как полагается, новоселье. Но... недосуг. — Он взглянул на часы.
...Расставшись с Донцовым, Батырев поспешил к остановке такси. Но ни одной машины не было. Прождав безрезультатно несколько минут и чувствуя, что зябнет на ветру, он, нахлобучив пониже шапку-ушанку, зашагал к гавани. Идти туда было не менее двадцати минут. Захотелось курить. Батырев достал папиросу, но спичек не оказалось. Как назло, никто из встречных прохожих не курил.
Минуя гавань госморпароходства, где сквозь метель виднелись надстройки, высокие борта и широкие трубы океанских грузовых и пассажирских судов, где слышались грохот, металлический лязг, человеческий говор и крики, свойственные всем торговым пристаням мира, Батырев увидел табачный киоск и свернул к нему. Купив спичек и заодно папирос про запас, рассчитавшись, он уже сделал несколько шагов, как его нагнал молодой человек с желтым испитым лицом. На
нем была короткая лыжная куртка, свитер, брюки, заправленные в сапоги, на голове флотская фуражка.
— Лейтенант, — окликнул он Батырева, — вижу, вы курящий, не хотите ли приобрести особых?
— Каких «особых»?
Человек в лыжной куртке огляделся по сторонам, вынул из кармана плоскую зеленую пачку сигарет, обернутую в целлофан.
— Из южных стран. Гаванна, Цейлон, Порт-Саид... с маленькой толикой гашиша.
Батырев никогда в жизни не только не курил, но даже не держал в руках наркотических папирос. Он, конечно, видел, что человек, предлагавший ему сигареты, явный проходимец, но бес любопытства, владевший его душой, подсказал:
— Что же, давайте.
— Четвертак...
— Что-то много заломил, десятки хватит за глаза...
— Ладно...
Зеленая пачка сигарет перекочевала из рук в руки.Погода переменилась внезапно и круто, как это бывает лишь на океанском побережье. Только что кружила метель — вдруг ветер утих, проглянуло солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174