Наблюдая за лицом начальника политотдела, Маратов, однако, вскоре почувствовал неуверенность. Меркулов, хотя не перебивал, слушал рассеянно и равнодушно. Может быть, такова была его манера слушать, но, может быть?..
— Только не подумайте, товарищ капитан первого ранга, что мы хотим нарисовать картину парадного благополучия, — закончил Маратов. — Нет, мы лишь хотим показать, что коллектив у нас крепкий и здоровый, главное направление взято правильно, и к преодолению новых трудностей и решению новых задач, которые вы перед нами поставите, мы готовы.
Тут Меркулов впервые усмехнулся. Ни Маратов, ни Порядов, обидевшиеся на эту ироническую усмешку и усмотревшие в ней недоверие к их словам, не могли, однако, знать мыслей Меркулова. Он нисколько не сомневался в искренности своих новых подчиненных, просто все, что они говорили, было ему ни к чему. Более того, он убедился, что по крайней мере у этих двоих нет знания каких-то коренных недостатков, которые он, Меркулов, должен преодолеть. А в том, что такие недостатки должны обнаружиться, он был убежден уже хотя бы потому, что верил, что его, меркуловская, требовательность стоит выше любой другой. И хотя Меркулов еще не знал и не мог знать, какие именно недостатки он вскроет, он уже с порога отвергал любую попытку настроить его на мирный лад.
Меркулов достал из сейфа и разложил на столе каргу морского театра и попросил Порядова дать характеристику бухт, маяков и морских течений у побережья. Порядов заметил, что это гораздо лучше его могли бы сделать штабные специалисты, но Меркулов сказал, что хотел бы беседовать со штабистами, чувствуя себя уже подготовленным. Тут Меркулов несколько отступил от истины, так как в первые же дни Серов основательно ознакомил его с морским театром. Словом, далее последовал разговор, который точнее всего, пожалуй, может быть определен как экзамен по военно-морскому делу. Меркулов интересовался не только характеристикой морского театра, но и боевыми качествами кораблей со-
единения, состоянием их машин и оружия, знаниями офицеров.Порядов привык практически обходиться лишь минимумом общих сведений, необходимых при анализе политической работы по обеспечению боевой подготовки. В тех редких (так, по крайней мере, казалось ему) случаях, когда этих сведений не хватало, всегда можно было проконсультироваться со специалистами. Сегодня Порядов был впервые поставлен в положение экзаменующегося ученика и, конечно, провалился. Положение Маратова было несравненно лучше. У него за плечами был запас знаний, полученных в Военно-политической академии, кроме того, обязанности секретаря штабной парторганизации заставляли его находиться в курсе того, чем занимались офицеры самых различных специальностей. Впрочем,' и для него разговор закончился далеко не благополучно.
— Я человек прямой, судите, как хотите, — подвел итог беседе Меркулов, — и должен сказать, что верить вашей оценке положения дел не могу. Мой заместитель,— тут он покосился на Порядова,— в военно-морском деле, простите за резкость, профан, секретарь партбюро, по первому впечатлению, прекраснодушный либерал, который о всех людях судит приятельски-снисходительно. Так это или не так?
Порядов и Маратов молчали.
— Выводы, надеюсь, сумеете сделать сами? — спросил Меркулов.
— Но, товарищ капитан первого ранга, мои личные недостатки все же не дают основания для переоценки положения в соединении, — попробовал возразить Порядов.
— Только преодолев свою военно-морскую малограмотность, вы сможете и об этом судить, — грубовато ответил Меркулов.
На Маратова весь этот разговор произвел гнетущее впечатление. Сколько раз он думал о нем!
Сейчас, взглянув на молчавшего Высотина, он вдруг сказал:
— Вспомнился мне бывший начпо Звенигоров. Разве при нем плохо мы работали — и Порядов, и я, и другие. Покойник на сильные стороны человека умел опираться, а слабые — сам нейтрализовал. А Мерку-
лов — все я, все приказ... Одних хочет списать, а других с песочком драит.
Высотин покачал головой.
— Характеров одинаковых не бывает.
— Не бывает, верно, — сказал Маратов, — но честно скажу, я в каждом начальнике хочу уважать не только погоны, которые он носит, и не одну должность его и права, а человека.
— Нельзя противопоставлять одно другому, Савва Артемьевич. Скажи мне лучше, как же завоевывается любовь и уважение?
Маратов вспылил:
— Я же тебе уже сказал: человеческим отношением...
— Человеческим? — перебил Высотин, вдруг обидевшись за Меркулова: — Ну, а каковы мерки? Не пожалеть своей жизни, спасая товарища, — это, скажем, хорошая мерка?
— Мерка подходящая.
— Так вот, Меркулов на войне спас мне жизнь. И все это я говорю, — закончил Высотин убежденно,— чтобы ты знал, что в начпо ты еще не разобрался.
Маратов развел руками.
— Ну, и он, во всяком случае, не разобрался в нас. ...В каюту вошел Светов, возбужденный и сияющий.
Обращаясь к Высотииу, он воскликнул:
— Все-таки разыскал тебя, Андрей. Очень уж хотелось поделиться радостью.
— Ты о чем, Игорь?
— Есть у нас смелый человек, который ценит свежие мысли, не в пример некоторым старым приятелям.
— Ты о Меркулове?
— О ком же еще?! — Светов помахал в воздухе фуражкой и исчез.
Высотин невольно улыбнулся, выходка Светова, решившего преподнести ему маленькую «пилюлю», была откровенно мальчишеской.
— Что это с ним? — полюбопытствовал Маратов.
— Да так, продолжение одного нашего спора, — ответил Высотин и, повернувшись к Порядову, закончил:
— Видите, разные люди по-разному ценят Меркулова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174