Дежурные работали, осталь
ные
собирались домой, хотя рабочий день еще не кончился. Макарцев считал, чт
о
журналистика -- дело творческое. Кто не хочет или не умеет работать, не
будет этого делать и при самом строгом порядке. Он требовал сознательно
й
отдачи -- то есть материалов, а не просиживания штанов в редакции "от" и
"до". Кроме того, трудовая дисциплина была заботой завредакцией Кашина, а н
е
главного редактора.
Еще через полчаса Макарцев внезапно оделся и пошел к лифту.
-- Чего это вы сегодня так рано? -- удивился Леша, выруливая через
скверик на улицу.
-- Считаешь, у меня и личной жизни быть не может?
Резко сбросив газ, Двоенинов оторвал глаза от дороги.
-- Так куда вас везти?
-- Домой, Леша, домой... -- усмехнулся хозяин. -- Личная жизнь у меня,
брат, дома...
Редактор не был расположен говорить о ерунде, и Леша молчал. Макарцев
думал, что наконец-то сегодня поговорит с сыном. Жена давно просила, но он
и
с Борисом никак не могли встретиться. В те редкие дни, когда отец приезжа
л
домой пораньше, тот заваливался за полночь.
Не оказалось его и теперь, Макарцев жевал ужин один.
Зина по примеру матери перестала есть вечерами, сохраняя фигуру. Она
сидела и смотрела, как ест муж. В глубине души Макарцев был даже рад, что
Бориса опять нет и разговор не состоится. Они были в ссоре, хотя отец
старался этого не показывать.
Из Германии в 39-м Игорь Иванович привез пишущую машинку
"Олимпия-Элита", изготовленную в малой партии специально для канцеляри
й
Рейха. Макарцев никогда не писал на машинке, но она всегда стояла дома воз
ле
письменного стола. Он спрятал ее в начале войны, когда сменил имя. Игорь

боялся, что фашистская машинка будет уликой. А после войны нашел ее и снов
а
привез домой. Недавно хватился -- допечатать строку в проекте какого-то

документа -- и не нашел. Где она? Оказалось, Борис сдал машинку в
комиссионку.
-- Зачем?
-- А на кой она тебе?
-- Твой отец -- журналист!
-- Она вся в масле была -- как купил, не раскрывал!
-- Попросил бы денег, я бы дал. Ведь это единственная дорогая для меня
вещь.
-- Ладно слюни распускать. Ничего у тебя дорогого нету!
Объяснить что-либо стало невозможно. Отец не мог подобрать убедительны
х
слов, то начинал, как с ребенком, то раздражался, и сын каждый раз
ускользал. Борис отрастил волосы до плеч, жидкие усы до подбородка, ходил
в
неизвестно кем и как сшитых брюках, а манеры его стали смесью мушкетерск
ого
с блатным. Домой он являлся в облаке винного перегара. У себя в комнате
независимо от времени врубал стереофонический "Грюндиг" на полную мощно
сть,
а иногда подключал к нему электрогитару, бренчал и пел песни Галича,
надрываясь под Высоцкого.
Игорь Иванович уже успокоился, что разговора не будет, перестроил ход

мыслей. Он собирался сделать два-три нужных звонка и лечь. Просто лечь и

смотреть в потолок.
Тут появился Боб. Не здороваясь, он распахнул дверь в гостиную, мельком

глянул на отца, швырнул под вешалку в коридоре синюю сумку на длинном рем
не
с надписью "SABENA" и пошел к себе.
-- Давненько не виделись, -- пробормотал вслед ему отец.
Сын не ответил, не задержал шага, исчез. Ни от кого на свете, даже от
руководства, Макарцеву не перепадало такого хамства. Но он сдержался, н
е
крикнул, встал и приоткрыл дверь комнаты сына. Отца оглушил водопад звук
ов:
Борис уже успел поставить пленку.
-- Мы давно с тобой не говорили, сын, -- сказал Игорь Иванович, пытаясь
перекричать битлов, которых он сам, на свою шею, привез ему из Лондона.
-- А о чем с тобой говорить?
-- Ну мало ли... Как живешь, хотел бы знать...
-- Живу нерегулярно, папа.
-- Остроумно!
-- Уж таким воспитал!.. Чего пристаешь? Делать нечего? Катись, откуда
приехал, там руководи!
-- Ты меня неправильно понял. Я не собираюсь тобой руководить. Но мы
как-никак родственники...
-- У тебя своя дверь, у меня своя. Закрой мою с той стороны!
-- Нет уж, извини! Кто платит, тот заказывает музыку. Поэтому не
забывайся! Если для тебя родственные отношения -- атавизм, то как иждивене
ц
не забывай о материальной зависимости.
-- У!.. Затянул дурацкую песню...
-- Да выключи этот чертов "Грюндиг"! Если я не прав, докажи.
-- Я же сказал, Макарцев: до тебя все равно не дойдет. Ты --
ортодокс.-- Я?! Да ты щенок, не знающий сложностей жизни! Дорасти еще до
благ, которые мы с матерью кладем тебе в рот тепленькими. Другим детям так
ое
и не снится.
-- Навязались со своими благами!
-- Навязались?
-- Видишь, я же сказал: не дойдет!
Подойдя к окну, Борис стал рассматривать темное небо. Игорь Иванович
оглянулся: Зинаида облокотилась о косяк в другом конце коридора и
внимательно прислушивалась к разговору, морщась от надрывного крика би
тлов.
-- Давай все же установим дипломатические отношения, -- выдавил отец.
-- Если тебе нечего сказать, так выслушай. Только сделай тише!
Сын посмотрел на него, пожал плечами, подошел к магнитофону и резким
движением повернул ручку. Игорь Иванович вздрогнул: и без того громкий з
вук
превратился в невыносимый рев с шипением и свистом, которого не могли

выдержать барабанные перепонки.
-- Ты, видно, не в настроении! -- ему пришлось отступить в коридор. --
Ладно, поговорим в другой раз...
Его слова утонули в грохоте. Зинаида исчезла, дабы муж не стыдился, что
она видела его поражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200