Он позвонит и все такое... Вот увидите!
-- Куда позвонит, Надюша? Ты осталась такой же наивной девочкой, как
была!
-- Нет! -- запротестовала Сироткина. -- Может, я и наивная, но не
такая, как вы думаете! Верьте, это главное!..
-- Постараюсь...
-- Да, чуть не забыла, а то б ушла... Я привезла гонорар вашего мужа --
в бухгалтерии просили передать...
Сироткина поспешно вынула конверт, положила на стол. Ивлева не
взглянула.
-- Ну а ты-то как живешь, Надя?
-- Я? Замечательно. Весело! Такой круговорот -- некогда оглянуться.
Учусь в университете, на вечернем, кончаю. В общем, порядок...
-- Тебе можно позавидовать...
-- Мне многие завидуют. Даже стыдно, когда у тебя все так хорошо... А
как ваш сын?
-- Сейчас у бабушки, растет...
-- Ну, я пойду, -- поднялась Надежда. -- Извините, что ворвалась без
приглашения.
-- Наоборот, Надя, я очень рада. Посиди, чаю попьем...
-- В другой раз... Загляну, как только что-нибудь узнаю.
Закрывая за Надей дверь, Тоня ощутила знакомый запах духов. Запах этот

раздражал ее давно, однако она не придавала ему значения. Только теперь

слабая догадка пришла к ней, но она не позволила этой мысли развиться и

поразить ее сознание неожиданным открытием.
На улицу Надя выскочила вприпрыжку, довольная собой. Тоненькая и
устремленная, улыбаясь, она спешила к метро, и прохожие смотрели ей вслед
.
Она предчувствовала, что отец дома. Но когда действительно застала его н
а
кухне, вспомнила: он утром говорил, что после совещания приедет рано, а
потом снова уедет и ночевать не вернется. Она была уверена, что у него ест
ь
женщина, не может не быть. Просто он считает ее ребенком, и это скрывает. И

раньше бывало, он неожиданно заявлял, что не придет ночевать -- у него
командировка. А тут не объяснил причину -- не захотел врать. Это уже
прогресс.
-- Здравствуй, папочка!
Василий Гордеевич сидел без пиджака в белой рубашке с расслабленным

галстуком и жевал. Она обняла отца за шею, прижалась к его спине. Из Надино
й
комнаты доносилась музыка, ласковая и мягкая.
-- Это ты включил проигрыватель?
-- Да!
-- Ты что -- влюбился?
Он молча усмехнулся.
-- Выбрит тщательней, чем обычно, музыка...
-- Побрился в парикмахерской ЦК, пластинку мне подарил мой зам. Все?
-- Нет. Куда собираешься?
-- Ну, если начистоту, то на дачу, играть в преферанс.
-- Там, надеюсь, будут женщины? Давно пора...
-- Пора? -- Василий Гордеевич опять усмехнулся. -- Нет, женщин там не
будет. И что значит -- пора? Я же не говорю, что тебе пора замуж...
-- Ну, не говоришь, поскольку ты тактичный. А если бы я это сделала? У
меня есть новый парень... Так серьезно ко мне относится, просто боюсь...
-- Новый? Кто?
-- Военный. Учится в академии Жуковского -- в адъюнктуре... Как ты
считаешь?
-- Я? По-моему, раз спрашиваешь, то сама не уверена.
-- Я-то уверена, -- прошептала она ему на ухо. -- Но не знаю, как ты
отнесешься... Ведь тогда ты...
-- Тогда? С этим антисоветчиком?! Про которого ты мне тогда наврала...
Его фамилия Ивлев, и он с тобой работал!
-- Ну, вот! Сразу ругаешься. С ним давно кончено... Но если хочешь
правду, то никакой он не антисоветчик! Он перевел с французского книжку,

которую каждый смертный может взять в Ленинской библиотеке. И не в
спецхране, а просто так.
-- Дело не в этой книге, Надежда! Дело в том, что этот человек может
писать не то.
-- Это страшно?
-- Смотря для кого... Для лиц, идеологически некрепких, опасно.
Большинство народа, к сожалению, не отличает хорошего от плохого и може
т
попасться на удочку таким, как твой Ивлев. Я хотел сказать, бывший твой...
-- Ты прав, папа! Я все поняла. Хорошо, что для меня это имеет чисто
теоретическое значение.
-- Ну, вот видишь...
-- Скажи, а как тебе удалось? Неужели ты такой сильный, что можешь
посадить человека?
-- Глупости! Дело, конечно, не в личном, надеюсь, понимаешь?
-- А выпустить его можешь? Скажи -- можешь?
-- То есть как? -- Василий Гордеевич встал и затянул галстук.
-- Понимаешь, мы расстались, а его посадили. Если бы его выпустили, я б
спокойно вышла замуж за моего военного, а так... Пожалуйста! Я редко
что-нибудь прошу!
-- Нет, Надежда! Ты не понимаешь специфики нашей работы. Дело не в этом
Ивлеве. Сейчас мы не хотим изолировать всех, по тем или иным причинам
недовольных нашей идеологией. Работу ведем превентивно. Но выпустить --

значит показать, что мы слабы, что антисоветчики могут действовать. Да и н
е
я это решаю.
-- А кто?
-- Партия, народ... Когда, наконец, ты это поймешь? Лучше про Ивлева
забудь!
-- Хорошо, папочка, я постараюсь... Кстати, как у тебя с диссертацией?
-- Надеюсь, все будет xopoшо.
-- Я так рада! Знаешь, давай выпьем за то, чтобы у тебя все было
хорошо.
-- Ну, давай, если настаиваешь...
Василий Гордеевич вынул из бара бутылку экспортной водки, наполнил
рюмки, поставленные Надей. Они выпили.
Он натянул пиджак, поцеловал ее.
-- Какой ты у меня элегантный, папка! И почти совсем молодой...
Взяв гребешок, она зачесала отцу назад поседевшие волосы, курчавящиес
я
возле ушей и сзади.
-- Такой мужчина пропадает для кого-то!
-- Не дури, Надька, -- он похлопал ее по бедру.
Закрыв за отцом дверь, Надежда вошла к себе, захватив на кухне бутылку.
Она поставила на проигрыватель пластинку, налила водки.
-- За твое здоровье, папочка! -- произнесла она вслух и выпила, не
поморщившись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200