Вся эта абсолютная правда нужна для государственно
й
большой политики, понимал Игорь Иванович, и глубже не вникал. Пусть боли
т
голова у тех, кто за это отвечает.
Тем временем Езиков доложил о спорте, литературе, разном и умолк.
-- Предложения? -- спросил Макарцев. -- Вопросы?
Он напомнил об указании не ставить больше одной фотографии на страницу
,
чтобы эффективнее использовать газетную площадь для пропаганды. Езико
в это
уже учел. Макарцев сделал еще несколько общих замечаний, в частности о то
м,
как важно сейчас все серьезнее отражать подготовку к столетию Владими
ра
Ильича, не повторяясь при этом, находя новые краски.
-- Давайте подумаем, товарищи! Что если ввести такую рубрику: "До
столетия остается столько-то дней"? Скромно, значительно и постепенно бу
дет
нарастать напряжение. У меня все!
Первым удалился Раппопорт, молча, по-зековски сложив руки назад. За
ним, переговариваясь, потянулись остальные. Последней поднялась Локотк
ова.
-- Анна Семеновна, -- спросил Макаццев. -- Какая у меня остается
текучка? А то я скоро в ЦК...
Она принесла папку с бумагами, которые ждали подписи: две командировки,

характеристика для райкома заведующему отделом спорта Скобцову на хок
кейный
чемпионат мира в Швецию. Скобцов был политически грамотен, идейно выдер
жан,
морально устойчив и пил не больше других. К тому же за границу Скобцов уж
е
ездил. Макарцев подписал. Ягубов принес гранки статьи, по поводу которой
он
хотел посоветоваться.
-- После, -- отложил редактор. -- Еду в ЦК.
Леша побежал греть мотор, и Макарцев уехал. Он пообедал в цековской
столовой, успел поговорить с нужными людьми и пошел с планом газеты в сек
тор
печати. Сердце не болело. О серой папке он не вспомнил ни разу ни во время

планерки, ни после нее. А теперь, в больнице, у него закралось подозрение,

что виновата эта проклятая папка. Что же еще, если не она?
-- Зачем вы это сделали? -- прошевелил губами Макарцев, хотя в палате
никого не было. -- Если я для вас плох -- кто же лучше?
Он тут же вспомнил, что ему нужны положительные эмоции. Но их не было.
Размышления его неожиданно прервали врачи, набившиеся в палату. Они окру
жили
плотным кольцом кровать. Игорь Иванович стал отвечать на вопросы консил
иума,
еле ворочая языком, а мысль не отступала от папки. Раньше он никогда не бы
л
таким мнительным. Верно он поступил, засунув эту чертову рукопись в конв
ерт.
Вроде бы мелочь, но единственное спасение, особенно теперь, когда он лежи
т
тут, а она лежит там.
Но то ли он не мог забыть маркиза де Кюстина, то ли Кюстин не забывал
его, мысли о прочитанном въелись в память и периодически всплывали в
сознании, накладывались на собственный опыт Макарцева и факты жизни, ег
о
окружавшей. И это удручало. Он уверял себя, что ничего измениться не могло
,
но чувствовал, что после чтения книги "Россия в 1839" он уже не мог думать
только так, как думал раньше. Трещина во льдах разошлась, полынья стала

шире. Разлад с самим собой злил его, прыгать в полынью он не был готов,
страх его не проходил.
Игорь Иванович обвел глазами комнату, ибо ему показалось, что кто-то
появился. Он догадывался, кто мог появиться, но тут же подумал, что уж в
Кремлевскую больницу охрана посторонних не допустит.
Действительно, маркиз де Кюстин не появился. А Макарцев его ждал.


_17. СТРАСТИ ПО РАППОПОРТУ_

Вход в редакцию "Трудовой правды" был свободным, без пропусков.
Вохровец требовал удостоверение при переходе в типографский корпус. А
в
редакционном подъезде пожилая вахтерша, имени которой никто не знал, дре
мала
за старым письменным столом возле лифта. Ее будили случайные посетител
и,
авторы, жалобщики, спрашивая, как пройти в такой-то отдел, ей оставляли
конверты с фамилиями сотрудников. Вахтерша на свое усмотрение делила

входивших на серьезных и несерьезных. Первых направляла в отделы редак
ции,
вторых -- в общественную приемную на консультацию.
Планерка в кабинете Макарцева кончилась без десяти два, и Яков Маркови
ч
ощутил срочную необходимость перекусить. Он держал под столом электрич
ескую
плитку, на которой кипятил чайник. Раппопорт бросил в стакан щепотку чаю
и
залил кипятком, а потом перелил чай в другой стакан, чтобы заварка остала
сь
в первом. От откусил кусочек сыру, тщательно прожевал вставными челюстя
ми
(зубы у Якова Марковича, те, которые ему не выбили в лагере, прожевала
цинга), пососал кусок сахару и запил чаем, когда в дверь постучали.
-- Войдите! -- гаркнул он.
Дверь медленно приоткрылась, и в нее просунул узкую, бритую голову
посетитель.
-- Что у вас за отвратительная манера -- стучать? -- пробурчал
Раппопорт. -- Вы что -- ко мне в спальню? Это учреждение, время рабочее. Что
угодно?
Посетитель виновато стоял у двери, держа под мышкой тощий портфель.
-- Вы будете товарищ Тавров, редактор отдела коммунистического
воспитания? Я не ошибся?
Яков Маркович продолжал методично жевать сыр с сахаром, а прожевав,
рявкнул:
-- Сядьте на стул!
-- Видите ли, -- проговорил вошедший, послушно сев и положив на колени
портфель.
-- Пока я ничего не вижу.
-- Я хотел предложить статью на жизненно важную, я бы сказал даже --
актуальную тему.
-- Кто -- вы?
-- Я Шатен. Евгений Евгеньевич Шатен. Не брюнет, а Шатен! Так вам легче
будет запомнить...
-- Допустим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200