-- Зачем?
-- Наверно, ему интересно.
-- Можно, я открою книжный шкаф?
-- Нельзя. Он не любит, когда книги трогают.
-- А почему он пишет такие трескучие статьи? Читать невозможно.
-- Он и не читает. Он их склеивает.
-- А о других он думает, когда склеивает? Он же этому не верит.
-- А ты -- веришь? -- Ивлев внимательно посмотрел на нее.
-- Я-то? Я -- другое поколение! Мне хоть стыдно. А ему -- нет!
-- Откуда ты знаешь?!
-- Ему? Ему не стыдно! У него ирония. Ирония -- это равнодушие, я
где-то читала.
-- А у меня чувство вины перед Рапом. Подумай: я учился в школе,
трепался о смысле жизни, поступил в МГУ -- он сидел. Я любил -- он сидел.
Эти люди отсидели свое, мое, твое, наше -- за всех. У Рапа нет сил, он
устал.
-- И стал прислужником? Рап -- раб. Раб по убеждениям!
-- Глупенькая! Раб на цепи -- это не прислужник. Попробуй сама пойти
наперекор!
-- У меня короткий ум, бабий. Я могла бы только помочь другому. Кто
горит... Уголек пошел через реку... Хочешь, буду соломинкой? -- она встала и
босиком подошла к нему, уткнулась лицом в грудь. -- Иди по мне...
-- Уголек сжигает соломинку и тонет. Сгоришь!
-- Ну и пусть! Под тобой сгореть не страшно.
И Сироткина поцеловала его в шею.
Вячеслав дотянулся до брюк, вынул ремень и, надев его на Надю, затянул
пряжку у нее на животе. Она молча следила за его движениями.
-- Разве так красивее?
-- Не в этом дело! Будет за что держаться... Он притянул ее за ремень к
себе.
-- А это что? -- немного погодя спросил он, отодвинувшись, впервые
заметив у нее на животе небольшой, ладно зашитый рубец.
-- Аппендицит. Некрасиво?
-- Красиво! -- он стал целовать шов.
-- Странно, -- задумалась она. -- Странно, что ты меня любишь после...
Или ты для вида? Тогда не надо. Я уйду.
-- Боишься увидеться с Рапом?
-- Не хочу, чтобы видел тебя со мной.
-- Чепуха!
Ивлев лежал на диване и читал. Надя, чтобы не надоедать ему, оделась,
села в кухне на табуретку и курила сигарету за сигаретой. Раппопорт позв
онил
в дверь, и Надя ему отворила.
-- Разве я сомневался, что у Ивлева хороший вкус?
-- Спасибо, -- вежливо ответила она.
-- По-моему, пахнет жареным, -- весело сказал Тавров, проходя в комнату
в сопровождении обеих кошек, которые встретили его в коридоре и вились

вокруг.
Рап втягивал воздух большим ноздреватым носом.
-- Сейчас приготовлю, Яков Маркыч. -- Надежда обрадовалась, что у нее
нашлось дело, и побежала на кухню. -- Мужики -- чревоугодники!
-- Чревоугодники? -- переспросил Раппопорт. -- Ивлев, вас оскорбляют!
-- Ну конечно! -- щебетала Сироткина. -- Вам бы только пожрать да
женщину...
-- А еще лучше, -- мечтательно произнес Раппопорт, проходя на кухню, --
пожрать и поговорить! Надежда юношей питает, отраву старцам подает.
Правильно сделали, котята, оставив мне пожрать!
Сев на тахту, он тихо, чтобы не было слышно Наде, прибавил Ивлеву:
-- За амортизацию оборудования надо платить пивом! Хотя пива мне никак
нельзя! А почему вы не спрашиваете, что было на собрании?
-- Ян Жижка, чешский герой, требовал, чтобы после смерти его кожу
натянули на барабан, -- Ивлев прищурился. -- Не иначе как Ягубов решил
натянуть кожи не только у чехов, но и у нас!
-- Да, новая метла чище метет, -- сказал Раппопорт. -- Закоморному не
дал печататься. Придется его деньги выписывать на других. Гайки
затягиваются, ребятки.
-- Что Макарцев, что Ягубов -- оба сталинские соколы!
-- Боюсь, Славик, разница есть: один действительно сталинский сокол, а
другой-то -- сталинский ворон.
-- Оба хороши...
-- Ну, первым выдающимся нацистом был, как известно, Иван Грозный, --
проговорил Яков Маркович. -- Когда русские захватили Полоцк, там обнаружи
ли
евреев. Спросили царя, как с ними быть. Он велел: "Обратить в нашу веру или
утопить в реке". Для простоты дела утопили...
-- Ox уж эти евреи! -- сказал Вячеслав. -- Основали христианство,
сочинили коммунизм. Зачем? Протест у них в крови. И сами потом страдают.
-- То ли дело московиты! -- в тон ему продолжал Раппопорт. -- У меня за
стенкой пять лет назад умер сосед. А фамилия на дверях -- висит. Новому
жильцу все равно. Апатия...
-- Надя, пора! -- сказал Ивлев, когда Сироткина поставила перед
Раппопортом дымящийся ромштекс и пиво. -- Поговорить и на работе можно...
Сунув в рот кусок хлеба, Яков Маркович вскочил и, жуя, помог Надежде
надеть пальто.
-- Ну и как в моем склепе?
-- Я здесь была счастлива.
-- Деточка... -- вздохнул Яков Маркович и продолжать не стал. -- Между
прочим, ребятки, Какабадзе пропал.
-- Как?! -- с тревогой прошептала Надя. -- Он на съемке. Или в
командировке...
-- Э, нет... Заходил его приятель. Саша ушел от него ночью и домой не
добрался.
-- Подумаешь! -- сказал Ивлев. -- Перепил и недоспал...
-- Он так не пьет.
-- Утром выясним у Светлозерской, -- успокоил Ивлев. -- Пошли!
-- Почему у нее? -- удивилась Надя.
-- Не задавай глупых вопросов!..
Раппопорт затолкал в рот кусок мяса побольше и по ломтику бросил
кошкам. Они забрались к нему под бок, пригрелись, замурлыкали. Он вытащил и
з
портфеля тяжелую серую папку. Открыл и, продолжая жевать, начал неторопл
иво
перечитывать "Россию в 1839", сочинение маркиза де Кюстина, заедая маркиза
ромштексом и запивая вредным для своей печени пивом. Но поскольку сочин
ение
это было еще более вредным, опасность пива уменьшалась. Тавров жевал
медленно, лениво, наслаждаясь запретными пивом и чтением, а также пока ещ
е
разрешенной тишиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200