Поэтому Тавров решил заранее, на тот
случай, когда это понадобится, самолично подготовить о себе статью, чтоб
ы ее
в любую минуту могли опубликовать. А то ведь, если сам о себе не
побеспокоишься, сделают хуже, недостаточно профессионально. Клевето
н
"Газетный власовец" был создан в лучших традициях отечественной партий
ной
печати. В клеветоне был использован полный набор ярлыков из раппопортов
ского
конструктора: двурушник, предатель Родины, растленный тип, внутренний

эмигрант, продавшийся сионистской разведке, злобный отщепенец, грязны
й
провокатор.
-- Что это, пап?
-- Это? -- Яков Маркович сел, опершись спиной о тахту. -- Кто знает,
сынок? Может, это скоро понадобится...
-- А ты не хотел бы уехать, отец?
-- Я?! Ты хочешь вызвать меня на предотъездовское соревнование? Нет,
сынок. Ты молодой -- у тебя еще есть слабая надежда. А я...
-- И тебе не надоело?
-- Ox, как надоело, Костик! Но я уж досмотрю это кино до конца! Иногда
мне кажется, что евреи любят эту страну больше, чем русские. Они больше
думают о ней, меньше ее пропивают. А живут они на этой земле, начиная с
хазар, то есть не меньше русских. И по чистой случайности в свое время стал
и
насаждать здесь византийскую религию, а не иудейскую. Русские привыкл
и
заселять чужие земли. Так что логичнее им эмигрировать. К монголам, от
которых частично произошли. А евреи останутся. Только карлов марлов бол
ьше
не надо... Меня тошнит, Костя.
-- Зачем ты напился? Чтобы стать националистом?
-- Меня тошнит от того, что происходит...
-- Сам же говорил, отец, что на перстне царя Соломона были
выгравированы мудрые слова: "И это пройдет..."
-- Говорил! Мало ли что я говорил! Да если бы у меня был перстень, я бы
выгравировал на нем: "И это не пройдет!"


_70. РОКОВАЯ ДЕВОЧКА_

В сберкассе на старом Арбате стояла очередь, извиваясь по стене:
старики и старухи ожидали пенсию. Сироткина попросила предупредить, что
она
последняя, отошла к стойке и, открыв отцовскую сберкнижку на имя Северов
а
Гордея Васильевича с правом для дочери пользоваться вкладом в течение
трех
лет, заполнила листок. На счету было две с половиной тысячи с лишним. Отец

не трогал их после смерти матери.
Мелочь Надежда не стала трогать, а две с половиной тысячи, отстояв в
долгой очереди, забрала. Ей велели расписаться три раза -- Надя волновалас
ь,
и подпись каждый раз получалась отличной от предыдущей. В конце концов е
е
заставили предъявить паспорт. Только после этого Сироткина получила же
тон с
номером, отдала его кассирше, и та отсчитала деньги. Сколько -- Надя не
могла видеть из-за высоченного прилавка, но пересчитывать не стала. Она

отошла к стойке, вынула из сумочки редакционный конверт со штампом "Труд
овая
правда", вложила в него деньги и заклеила.
До метро "Университет" Надежда ехала с решительностью, которая
несколько убавилась, пока она поднималась по эскалатору. Обычно, когда Н
адя
провожала Ивлева, он не хотел, чтобы она шла с ним до самого дома; она
оставалась внизу, и лестница уносила вверх его одного. Но иногда он
заговаривался, не замечал, что она уже стоит на ступеньке, и ей удавалось

проводить его до самого выхода из метро. В такие дни Надя была счастлива.

Теперь Сироткина вошла в подъезд. Она поднималась по лестнице не ища,
будто сто раз приходила в дом Ивлева. Она хотела встречи с Антониной
Дональдовной и боялась ее. Это была какая-то игра, которую Сироткина сам
а
себе предложила, сойдясь с Ивлевым. Антонина Дональдовна была ее педагог
ом в
38-й музыкальной школе. Надя девочкой любила ее и быстро забыла, как и всех

других своих учителей, но вспомнила, когда узнала, что спецкор Ивлев -- ее

муж. Учительница в свое время о нем рассказывала (какой он умный и
незаурядный человек, -- кажется, про это), и Наде, когда она на него в
редакции посматривала, сделалось любопытно.
Когда игра и полудетские расчеты стали серьезными, Сироткина не
заметила. А заметила только, что она любит Ивлева и ей не только хорошо от

этого, но и плохо. Она так и не сказала ему, что знает его жену.
-- Сироткина?! -- удивилась Антонина Дональдовна, открыв дверь и сразу
узнав Надю.
Она стояла в пестреньком халате с посудным полотенцем не первой
свежести в руках и, узнав, все еще продолжала разглядывать Надю, тщательн
о,
с иголочки одетую.
-- Я на минуту, Антонина Дональдовна...
-- Да входи же. У меня кавардак, извини... Раздевайся, я сейчас...
Пока Надя снимала плащ, Тоня в ванной напудрилась, чтобы хоть немного
скрыть следы синих припухлостей от бессонной ночи и слез. Она скинула ха
лат,
натянула брюки и кофту, провела два раза гребешком по голове и вышла из

ванной.
-- Я все знаю, -- сразу произнесла Сироткина, чтобы не вертеться вокруг
да около.
-- Что -- все?
-- Мы ведь с Вячеславом Сергеевичем вместе работаем. Ну, то есть я в
редакции мелкий технический работник. Он ни в чем не виноват, я уверена. Он
и
должны его выпустить! Просто обязаны!
Тоня ничего не ответила. Она отрицательно покачала головой, и только
слезы покатились вниз, оставив два следа в наспех положенной на щеки пуд
ре.
-- Точно знаю, Антонина Дональдовна! Газета за него заступится, а к
мнению газеты прислушаются... Скоро из больницы наш главный выйдет,
Макарцев. Он к Ивлеву хорошо относится, понимает, что это талантливый
человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200