И без пауз.
-- Сироткина, -- сказал он, не отрывая глаз от книги, -- подойди,
поцелую.
-- Нет, -- ответила она тихо.
Большая часть ее решительности, с таким трудом собранной в одной точке

сознания, израсходовалась на это "нет".
-- За город поедем?
-- Зачем?
-- На дачу к приятелю.
-- Зачем? -- повторила она. -- Я бы хотела в театр.
-- А на хоккей? На хоккей не хотела бы?
-- Почему -- на хоккей? -- Надежда ожила. -- А вообще с удовольствием.
Куда захочешь, только бы идти, а не лежать.
-- Ты здорова?
-- Как никогда!
-- Тогда поехали.
После короткого колебания она подчинилась, сказав себе, что порвет там,

чтобы не устраивать разговоров в редакции. Надя отпросилась часа на три
.
Ивлев ждал ее у метро, щурясь от солнца. Доехав до "Комсомольской", они
вышли к Казанскому вокзалу, автомат выбросил билеты до станции Удельная
. На
платформе толкались бабы с мешками. В электричке стоял тяжелый смрад

непроветренной деревенской избы. По дороге они молча глядели в окно. Сла
ва
хмурился, и ей стало его жалко.
-- Господи, чудо-то какое! Ты только посмотри! -- Надя схватила Ивлева
за руку и потянула прочь от платформы по улочке, утонувшей в сосновом лес
у.
-- Солнце, птицы, а воздух такой, что с ума сойти можно!
Плащ на ней распахнулся, касаясь Славиной руки. Надя бежала, а он шагал
за ней, тяжело и медленно, изредка говоря: "Направо. Прямо. Смотри, лужа..."
Дачи стояли слепые, с окнами, заколоченными на зиму от ворья. На пригорках
,
где уже стаял снег, желтела теплая прошлогодняя трава, и легкий парок
поднимался от оживающей земли. Вдоль глинистого обрыва торчали свечк
и
мать-и-мачехи и готовились озолотиться. А над обрывом серые ольхи набухл
и
бутонами, собираясь распустить сережки.
-- Не беги! За углом второй дом наш, -- сказал Ивлев. -- Хозяин
говорил, дрова есть. Затопим печку -- дом-то, наверно, сырой... Погоди-ка,
Надь. Что это?
Едва шагнув за угол, Ивлев остановился, сжал Надину руку, потянул
назад. Возле дачи, ключи от которой лежали у него в кармане, стояли две
черные "Волги". Багажник у одной был открыт. Отступив за угол, Вячеслав
прикусил губу, поморщился, словно у него начал ныть зуб. Мозг,
расслабившийся от загородного приволья, мозг, занятый Надей, легко и
счастливо бегущей вприпрыжку впереди, его мозг переключился, вернул Ивл
ева к
действительности.
-- Что это? -- спросила Надя, с тревогой заглянув ему в лицо. --
Занято?
Ее мысль катилась по накатанной дорожке, и Слава не ответил. Их еще не
заметили: обе машины были пусты. Но в любую минуту могли заметить, и надо

уходить.
По-прежнему крепко сжимая Надину руку, Вячеслав прошел немного назад

вдоль углового соседнего дома. За двумя заборами из редкого штакетника
был
виден сад, и голые кусты, не обросшие зеленью, не мешали смотреть. По саду

ходили пятеро, то и дело наклоняясь, будто что-то искали. К ним подошел
шестой. Все они собрались вместе, скинули плащи, отдали ему, и тот понес
плащи к машине.
-- Кто это? -- одними губами спросила Надежда.
-- Они, -- также губами ответил он.
Сироткина заморгала, сообразив.
-- А что ищут?
-- Тайник с рукописями, если уже не нашли...
-- А кто его закопал?
-- Кажется, я...
Мужчины там, за двумя изгородями, разошлись и снова начали сгибаться и

разгибаться, двигаясь в разных направлениях. Теперь в руках у них стали

видны длинные тонкие стальные штыки, посверкивающие на солнце. Вячесла
в
морщился от боли, будто протыкали не землю в саду, а его самого.
-- Господи! -- тихо сказала Надя.
-- Я давно хотел перепрятать. Из-за зимы не успел...
-- Надо было отдать мне.
-- Тебе?
-- Ну конечно! У меня дома -- надежней. Уйдем отсюда, я за тебя боюсь!
Прошу, уйдем!
Надежда потерлась лбом о его щеку, повела его, взяв за локоть. Он
подчинился. Не сворачивая и не оглядываясь, они прошли квартал, затем
обогнули пруд. Дома кончились. Дорожка, мокрая и скользкая, шла к лесу. Тен
и
от стволов и веток замелькали на их лицах, густой березняк принял их в сво
и
владения, скрыл, спрятал, отделил от остального мира. Надя то и дело
поглядывала с тревогой на Ивлева и, чтобы его успокоить, просунула руку
в
распахнутый его плащ, обняла его за талию, пошла скособочась, спрятав гол
ову
у него под мышкой.
-- Тебе же так неудобно! -- он взял ее за шею.
-- А ты остановись...
Они долго стояли обнявшись возле трех берез на сухом холмике,
напоминающем могилу. Надя начала дрожать.
-- Тебе холодно? -- спросил он.
-- С чего ты взял? Просто я не хочу с тобой в театр...
-- А куда?
-- На траву...
Получилось быстро и плохо. Но она стремилась заставить его хотя бы на
мгновение забыть о том, что превращало его в одержимого. И она добилась

этого, восхищаясь им и чуть-чуть переигрывая свою страсть. Она научилась
это
делать и сама так входила в роль, что об игре забывала.
-- Когда стоишь, трава кажется теплой, -- сказала Надя. -- Но земля-то
еще не оттаяла... Прости, но мне холоднее, чем тебе...
Надя не отрываясь смотрела ему в глаза. Вот они снова потухли. Заботы,
беды, утраты -- что в них? Старость! Он постарел. У него на висках сегодня
прибавилось седины.
-- Хочешь, рожу тебе девочку?
-- Для полного счастья?
-- Извини, я сегодня дура. Было бы хорошо, если б можно было жить
только для любви.
-- Надоело бы...
-- А что делать? -- тихо спросила Надя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200