Но трудно ворочать языком. Опух он, тесно стало во рту. Долг
о
боль не отпускает, пора бы ей пройти...
-- Я спросить хотел, Игорь Иваныч, когда машбюро опечатывать на
праздники? -- Валентин потряс медной печатью на веревочке. -- В этом году
дополнительное указание: каждую машинку опечатывать в отдельности и ве
ревку
продевать, чтобы футляр нельзя было вскрыть с обратной стороны. Я уже вс
е
машинки опечатал, одну оставил, так к ней скопилась очередь, и у всех
срочное. А указание к шестнадцати ноль-ноль машбюро опечатать.
-- Вопрос технический, Валентин, -- сказал Ягубов. -- Мы его с тобой
без редактора решим. Видишь, запарка?
Значит, Ягубов заметил, что мне нездоровится, поморщился Макарцев. В
голове гудит, слова плохо слышу. Это из-за ваты в ушах.
-- По ВЧ звонят, -- вежливо подсказал Ягубов. -- Потише, товарищи!
Телефон ВЧ, как скипетр у царя, служил реальным и торжественным
атрибутом власти, которого Ягубов удостоен не был. Редактор и сам услыша
л
теперь гудок. Как неудобно, что телефоны стоят слева, ведь так тяжело тяну
ть
левую руку. После праздников надо будет попросить переставить.
-- Макарцев, -- доложил он в трубку, стараясь не тянуть буквы и не
шепелявить из-за непослушности языка.
В трубке послышался голос Хомутилова, помощника человека,
предпочитающего быть в тени.
-- Заранее звоню, товарищ Макарцев, поскольку праздники... Запиши:
пятого мая в одиннадцать тридцать.
-- К самому? -- спросил Макарцев. -- На пятое?.. День печати.
-- Выходит, так.
-- А по какому вопросу? -- он мгновенно угадал тревожность интонации.
Ответа не последовало, и Макарцев понял, что дело хуже, чем ему
показалось.
-- Что-нибудь случилось? -- повторил он, хотя отлично знал, что
спрашивать, а тем более вторично, нельзя. -- Чтобы мне подготовиться...
-- Не знаю, -- вздохнул Хомутилов. -- Я ведь, сам знаешь,
исполнитель...
В трубке загудели низкие короткие гудки.
-- Пора начинать планерку, Игорь Иваныч, -- донесся до него голос
Ягубова. -- Вы проведете или мне прикажете?
-- Я, -- резко прошептал Макарцев. -- Поведу я сам...
Но слова его утонули в облаке ваты, и неизвестно, произнес он их или
только хочет произнести. Хочет провести планерку или уже провел. Хочет

поздравить коллектив с Первым мая или уже поздравил. Один он в кабинете и
ли
вокруг него стоят и смотрят на него, не понимая, что с ним происходит... Он
вдруг уменьшился в размерах, стал лилипутом, а они все вокруг огромные. О
т
страха, что его сейчас затопчут, он покрылся испариной, стал открывать ро
т,
пытаясь вдохнуть побольше, запастись, чтобы хватило на следующий вздох,
но
они вдохнули в себя весь воздух в кабинете, ему ничего не осталось, кроме

ваты.
Он пытался подняться, чтобы распахнуть форточку, уперся руками в
подлокотники, но забыл, что еще держит в руках трубку вертушки. Она упала,

повисла на проводе, продолжая издавать тревожные гудки. Потом гудки
прекратились, голос спросил: "В чем дело? Почему не положена трубка?" Ягубо
в
бросился к трубке, перегнулся через стол, положил ее на рычаг. Не сумев
встать, Игорь Иванович пошарил на маленьком столике рукой, нащупал кноп
ку
звонка.
Вбежала Анна Семеновна, увидела, что Макарцев оседает на стуле и лицо у

него серое.
-- Сидеть неудобно! -- сказал он ей. -- Вата лезет в рот... Духота!
-- Господи! -- воскликнула Локоткова. -- Да что же вы стоите? Валентин,
"скорую"!
Она бросилась к окну, но распахнуть не смогла: мешала рама висящего
снаружи портрета. Кашин вышел в приемную и стал набирать Кремлевку и 03,
прикрывая ладонью трубку, чтобы никто не услышал. Макарцев между тем сле
дил
глазами за безуспешными попытками Анны Семеновны открыть окно.
-- Когда есть воздух, дышать легче, -- четко сказал он.
А может, не сказал, а опять только подумал. Он вдруг догадался, что
умирает. Он не знал, как это бывает, до этого умирать ему не приходилось.
Затылком он ощутил спинку кресла, и сознание внезапно стало ясным, как

никогда. Затылок от неудобной позы начал неметь. Немота поползла в сторо
ны,
вверх, вниз, в глазах зарябило от солнечных зайчиков, и наступила темнота
.
Макарцев сделал свое последнее умозаключение: умирать начинают с затыл
ка.
-- Ну, вот мы и вместе, -- проговорил над самым ухом Игоря Ивановича
приятный голос, непохожий на редакционные.
Маркиз де Кюстин опять появился из тумана, звякнул шпагой и сделал
приглашающий жест то ли к потолку, то ли в сторону окна.
-- Сожалею, но ваша бренная суета кончилась, -- успокоил он Макарцева.
-- Пора сматывать удочки, так, кажется, тут у вас говорят. Ничего страшного,

поверьте тому, кто через это давно прошел и чувствует к вам неизъясниму
ю
симпатию. Даже, может, любовь... Еще мгновение, и станет легко, а, самое
главное, наконец-то свободно. Скоро у нас будет предостаточно времени, чт
обы
близко общаться и все обсудить... ить... ить...
Кюстин растворился в белом тумане, а сам туман вокруг Игоря Ивановича

стал серым, фиолетовым, красным и вдруг почернел. Макарцев вдруг стал
пускать пузыри, как маленький. Большой пузырь, переливающийся фиолетов
ым
бликом, повис у него на нижней губе, скатился по подбородку и лопнул.
Последнее, что увидел редактор Макарцев на этом свете, было огромное ух
о
Владимира Ильича.
Кабинет набился до отказа людьми, пришедшими на планерку и в
растерянности стоящими по стенам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200