-- Ты замерзнешь, деточка, -- умоляюще сказал он, продолжая по инерции
топать ногами.
А она уже скинула коротенькую прозрачную комбинацию, отстегнула чулки
,
ловко прыгая то на одной ноге, то на другой, сняла их, набросив Раппопорту

на шею. Лифчик полетел к нему в руки. Яков Маркович промахнулся. Кряхтя, он

наклонился его поднять, а когда поднялся, Светлозерская держала в рука
х
малюсенькие цветастые трусики и торжественно оглядывала помещение,

убеждаясь, что теперь-то уж точно все мужики замолчали и смотрят только н
а
нее.
-- Когда в компании, -- заметил Максим, -- говорят "Девочки, давайте
разденемся", есть два выхода: или все смеются...
-- ...или раздеваются, -- окончил Сережа Матрикулов.
-- Лева, пора домой! -- жена взяла Полищука под руку. -- Вы извините, у
нас ребенок один дома остался... Пойдем, Лева!
-- Прошу тебя, не будь ханжой! -- он потрогал языком усы.
-- Не буду, но уйдем...
Полищуки исчезли в коридоре. Надя, Катя, Люся, раздетая Инна и Анна
Семеновна взялись за руки и пошли хороводом вокруг Раппопорта, увешанн
ого
одеждой Светлозерской.
-- Сиди-сиди, Яша, под ракитовым кустом!..
Максим, Матрикулов, Анечкин Семен и мужиковатая Раиса молча наблюдали

за ними. Полищук, уходя, чиркнул выключателем, стало темно.
-- Что-то вы все раскисли? Давайте выпьем. О плавающих, негодующих,
страждущих, плененных и о спасении их Господу помолимся... -- запел Максим.

Никто тоста не поддержал, и он выпил один. -- Знаете, что сказал про вас
Камю? Для характеристики современного человека будущим историкам хва
тит
одной фразы: он совокуплялся и читал газеты.
-- Я больше не хочу читать газет! -- крикнула Инна, раскрасневшаяся то
ли от плясок, то ли от внимания, наконец-то ей уделяемого.
-- Не хочешь газет, тогда пойдем, я тебя одену. Ты меня слушайся. Я
бывший директор танцплощадки.
-- А Какабадзе, Инка? -- громким шепотом спросила Надя.
-- Я его тоже люблю. Но его же нету!
Максим Петрович, пошатываясь, снял с плеч Якова Марковича Иннину одежд
у
и, взяв Инну под руку, повел в ванную. Инна расставила руки, уперев их в
косяки.
-- Куда это ты ведешь меня, насильник?

-- О, дщерь греха! Зри белый кафель ванны.
Есть ты, есть я. Стремления гуманны.
Прими меня скорей в таинственной пещере,
В которой страсть к своей приходит мере.

Неизвестно, был то экспромт или старое сочинение Максима, уже
неоднократно использованное в обращении. Конца его никто не расслышал
,
потому что Надежда включила ужасающе громкий джаз.
Долговязая Катя, глядя, как Максим с Инной исчезли в ванной, повела
плечами:
-- Мужики гордые до тех пор, пока рассуждают о высоких материях. А
увидят женское тело -- и можно веревки вить.
-- Свейте из меня веревку, Катя, -- предложил Матрикулов, облапив ее за
талию. -- Потанцуем?..
Катя неуклюже пошла с ним, поглядывая сверху вниз, чуть иронически. За
столом ей казалось, что ее заметил Максим, и она с ним переглядывалась. Но

Закаморный скрылся в ванной и долго не выходит. В этой Инне ничего
особенного нет и лицо вульгарное.
-- Дайте кто-нибудь сигарету! -- раздался вопль Максима из ванной.
Выскользнув из объятий Матрикулова, Катя схватила на столе сигареты,

спички и побежала в ванную. Она открыла дверь и в слабом свете, доходивше
м
сюда из кухонного окна, увидела Инну, склонившуюся над ванной, и Максима,

стоящего позади нее.
-- Спасибо, Катюша, душа моя! -- сказал Максим, когда Катя сунула ему в
рот сигарету и зажгла спичку, стараясь глядеть только на сигарету. --
Спасибо, душа моя! Дай поцелую!
Макс сунул зажженную сигарету Инне, но она уронила ее в ванну.
Закаморный обнял Катю одной рукой и притянул к себе. Она без сопротивлен
ия
подчинилась ему, а когда почувствовала, что Сергей тянет ее от Максима з
а
руку, обвила руками Закаморного за шею, забыв об Инне. Сергей гладил Катю.

Инна медленными ласковыми движениями расстегивала пуговички Сергею.
В комнате между тем Люся пригласила танцевать Семена. Анечка напряженн
о
наблюдала, как Семен все крепче прижимает Люсю к себе и та не
сопротивляется. Ну как это можно, как можно? Пускай он пьяный, ему все равн
о
с кем, думала Анечка. Но Люся-то -- она ведь женщина, видела, что я с ним
пришла! Есть же какая-то женская солидарность. Или теперь уж ничего свято
го
нет? Нехорошо это, нехорошо!
-- Хочу пить! -- сказала Люся.
Они направились на кухню.
-- Семен! -- позвала Локоткова. -- Я тоже хочу пить!
-- Случайные связи только укрепляют семью, Аня, -- объяснил,
обернувшись, он. -- Ты не бойся!
На кухне, пока Люся пила, Семен погасил свет. Из ванной доносились
сопение, стоны, бессвязные слова.
-- Нет, -- говорила Люся, -- нет.
-- Почему же нет?
-- Потому что нет! Закройте хоть дверь!
Семен притворил дверь и забаррикадировал ее столом. Анечка не
выдержала, встала и последовала на кухню. Дверь в кухню оказалась заперт
ой.
Анечка открыла дверь в уборную и, присев на краешек унитаза, заплакала. И
з
ванной доносился хриплый женский голос: "О-о-о!" На краешке унитаза сидеть

было неудобно, а ломиться в дверь на кухню -- стыдно. Они там разговаривают,

больше ничего не может быть. Но слезы капали, и Анна Семеновна их не
вытирала.
Раиса Качкарева полулежала на диване и разговаривала с Надей. Раппопор
т
перед книжным шкафом сам с собой играл в игру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200