Справа и слева от двери распластались два гобелена
,
японский и китайский. Хрустальная люстра на потолке могла конкурирова
ть
разве что со своей сводной сестрой в Большом театре.
-- Прости меня, Яша, -- Сизиф Антонович отнес телефон в угол и накрыл
его грелкой для чайника -- русской бабой, одетой в сарафан. Затем хозяин
заходил по комнате, живописно останавливаясь то на фоне японского гобел
ена,
то на фоне персидского ковра. -- Ведь без моих рекомендаций они умрут в
коммуналке. Ну, да ладно!.. Ты, Яша, удачно меня застал. Я вчера появился.
-- Где был? -- удивился Яков Маркович, зная, что профессор до лета
никуда не сматывается.
Сагайдак подошел к Раппопорту вплотную и тихо сказал:
-- Умер Великий Зека...
-- Баумбах?! Но где?
-- Там. Я был там, сиделец... Мне позвонила его родственница, старуха.
Ей сообщили телеграммой, что он умер. Теперь они иногда сообщают... Я тут же

молнировал им, что приеду и похороню его сам. Я должен был, ты же понимаешь,

Яша...
-- А где это?
-- Где? Все последние годы он работал в лагере в Потьме.
-- Слыхал. Сверхсекретная шарашка.
-- Она! Еле попал... В конце концов они согласились выдать труп. Я спас
старика от общей могилы. Труп я получил, но он уже начал разлагаться.
Хорошо, я сообразил взять с собой заморозку.
-- Он сам умер или помогли?
-- Я произвел вскрытие и убедился, что он умер просто от старости. Я
стал искать гроб и достать не смог. Гроб я сделал сам, украв ночью доски на

лесопилке. Машину мне тоже не дают. Договорился в Саранске с таксистом з
а
пятьсот рублей съездить туда и обратно. Но гроб везти таксист отказалс
я
наотрез. Тогда я посадил Баумбаха на заднее сиденье и всю дорогу его держ
ал
в обнимку. В Саранске, найдя ход через обком партии, сделал цинковый гроб
и
справку, разрешающую привезти труп в Москву. Прошлым утром я кремирова
л
Великого Зеку.
-- Почему не позвонил?
-- Прости великодушно, но я хотел стоять в почетном карауле один. Он
мой учитель. Я был доходягой -- он меня спас.
-- Он спас нас и пол-Караганды.
-- Это был классный уролог. Слава его была столь велика, что однажды
зека Баумбаха взяли, переодели в генерала медицинской службы и увезли н
а
самолете. И он консультировал почечную колику у Усатого. А после
консультации его раздели и столкнули в лагерь с подпиской молчать под

угрозой расстрела. Не убили -- вдруг опять потребуется. Все лагерное
начальство его слушалось. Без него гебоны проржавели бы от люэса, в
просторечье именуемого сифилисом! Я его жалкий подражатель!..
-- Слушай, Антоныч, а почему он-таки упрямо не хотел на свободу? Ведь
его двадцать пять давно кончились!..
-- Просто был умней нас. Он понимал, что выйти некуда. Свободней, чем в
лагере, не будет. Там его кормили, жилье было хорошее, нары без щелей, жен
восемь или девять, и все его обожали. А приварок он имел -- дай Бог каждому.
Что еще советскому человеку надо? Его чтили все: и уголовники, и
политические. Все думали, что он еврей, а Баумбах -- это случайно. Ему
пришлось попасть в лагерь с паспортом одного вора, который, в свою очеред
ь,
украл документы у кого-то. Теперь это можно разгласить. Настоящая его
фамилия Зиновьев, за что его и посадили. Чистый русский интеллигент... Он

более настоящий Зиновьев, чем тот, который снюхался с Каменевым и Троцки
м.
Но люди считают так: раз уролог, значит, еврей.
-- До некоторой степени это ведь так и есть...
-- Рапик, я с ним переписывался до последнего дня! Конечно, не по
почте. Он постоянно консультировал меня в сложных случаях. Все-таки Берл
ин и
Вена -- это не Саратовский мединститут, особенно если ты в нем даже не
учился.
-- Теперь он отдохнет.
-- На том свете? Ты уверен?
-- За него -- уверен! Это мне на том свете будет еще хуже.
-- Разве может быть хуже?
-- Может, старина! Сейчас докажу. Дай-ка вон тот пухлый том в роскошном
переплете.
-- Данте? Я думал, ты читаешь только их доклады.
-- Заткнись! -- Яков Маркович открыл тяжелый переплет. -- "Земную жизнь
пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во ть
ме
долины"... Вот он, "Ад". Обратимся к поиску достойного меня круга.
-- Ну и что тебе подходит? -- ухмыльнулся Сизиф Антонович, зайдя сзади
и разглядывая гравюры.
-- В том-то и сложность, что мне все подходит. В любом круге Ада для
меня есть местечко. Смотри, Антоныч: вхожу во врата Ада -- сидят ничтожные.

Могу я сесть рядом, как считаешь?
-- Ну, допустим...
-- Идем дальше... Спускаюсь в первый круг, правдоподобно и со знанием
шарашечного дела описанный после Данте Александром Исаичем... Тут, межд
у
прочим, некрещеные и добродетельные нехристиане. Гожусь? Да с превелики
м
удовольствием! Ведь тут, в первом круге, компания какая, ты только глянь:

великие философы -- Сократ, Платон, Сенека, Цицерон. Карла Маркса, правда,
не указано. Подгонять под него свой социалистический реализм Данте еще
не
заставляли. Может, с великими философами рядом? Нет уж! Меня столкнут ниже
,
в глубь чертовой воронки!
-- А что там, ниже?
-- Во втором круге? Тут сладострастники. Тоже компашечка, будь здоров!
Ox, люблю о сексе поговорить!
-- Любишь ты, Яша, свои слабости преувеличивать!
-- Не преувеличиваю, Сизиф! Экстраполирую! А проще говоря, смотрю
вперед! Третий круг -- чревоугодники. Чем меньше ем, тем больше мне это
нравится. Круг четвертый -- скупцы и расточители.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200