Макарцев разглядывал Раппопорта, будто давно не видел. Лицо у него было

всмятку. Морщины избороздили кожу даже там, где могли и не быть. Под глазам
и
мешки, длинный нос, нависающий над ртом, плохо выбритые щеки и вокруг
гигантской лысины остатки серых волос, не стриженные после смерти жены
ни
разу. Раппопорт не переносил парикмахерских. Ася сама его иногда сажала
на
кухне на табурет и подравнивала. Сутулился Яков Маркович так, что казалс
я
горбатым. Пиджак промежуточного цвета, весь в перхоти на плечах и спине, о
н
никогда не застегивал, и полы свисали вниз, прикрывая широченные брюки.

Когда тело двигалось, полы развевались, закрывая руки. Что-то было в нем о
т
потрепанного и больного орла с обломанными крыльями, который летать уж
е не
мог и потому был выпущен в зоопарке гулять на свободе.
Игорь Иванович хотел сразу начать с папки, но сперва заговорил о
другом, чтобы Тавров не понял, что вопрос для Макарцева жизненно важен.
-- Что там с Катуковым? Уладилось?
Собеседник пожал плечами. Незадолго до Дня Советской армии в комнату

Раппопорта вошел, печатая шаг, офицер, отдал честь и спросил:
-- Вы -- заведующий отделом коммунистического воспитания?
-- А что вам угодно?
-- Вот воспоминания маршала бронетанковых войск Катукова. Напечатайте

их 23 февраля.
Адъютант положил на стол рукопись и, отсалютовав, удалился. У Якова
Марковича лежали горы воспоминаний о войне. Все маршалы, генералы и даж
е
мелкие чины хотели остаться в истории. Все мемуары были похожи друг на

друга. Сверху, не читая, Раппопорт бросил и мемуары маршала Катукова. А
когда ко Дню армии не оказалось подходящей статьи, Тавров взял из стопы т
о,
что лежало сверху и, сделав резекцию, то есть сократив в пять раз, заслал в

набор. Однако ответственный секретарь Полищук удивился:
-- Катукова? Да вы что, Яков Маркыч! Цензура не пропустит. Он же
психически больной после автомобильной катастрофы. Знаете, какую ему

должность придумали? Военный инспектор -- советник группы генеральных

инспекторов Министерства обороны. Веселая компания выживших из ума мар
шалов.
Раппопорту пришлось подготовить другие воспоминания. Но 23 февраля
утром дверь открылась, и перед Яковом Марковичем предстал офицер. Он отд
ал
честь, щелкнув каблуками, и гаркнул:
-- Сейчас к вам войдет маршал бронетанковых войск Катуков.
И офицер встал по стойке смирно, приветствуя входящего в дверь маршала.

-- Это Раппопортов? -- уточнил маршал у своего адъютанта.
-- Так точно, -- доложил офицер.
-- Товарищ Раппопортов! -- Катуков навалился на стол огромной грудью,
увешанной орденами. -- Почему не напечатана моя статья?
Стоит маршалу вынуть пистолет и выстрелить, и некому будет вечером
покормить кошек, с нетерпением ожидающих возвращения Якова Марковича.

-- Видите ли, -- стал искать выход он. -- Ваши материалы были уже
подготовлены к печати, вот гранки, но...
-- Что -- но? -- рука маршала потянулась к кобуре, или это только
показалось завотделом комвос.
-- Но... руководство газеты решило... что воспоминания столь интересны,
что... их оставили на день Победы, девятое мая. Это же еще почетнее!
-- Ладно. Но учтите: если девятого мая статьи не будет, я введу сюда
танки!
Маршал повернулся через левое плечо и, печатая шаг, вышел в
сопровождении адъютанта...
-- Как думаешь, Тавров, будет он жаловаться? -- спросил теперь
Макарцев, не получив ответа.
-- До девятого мая не будет. Я же пообещал.
-- Вот и правильно. А там видно будет...
Игорь Иванович опять замолчал и подумал, что Яков Маркович истолкует

это молчание не иначе как дань бюрократической привычке. Подчиненный

чувствует унижение, ждет, что ты будешь его прорабатывать или дашь
поручение, которое и давать-то противно, а уж делать -- просто тошнота. И
редактор решил похвалить, сказать приятное.
-- Ты не обратил внимания: у нас в редакции распространилась
необязательность? Говорим "сделаю", тут же забываем. Распоряжения спуска
ются
на тормозах, поручения не выполняются, сроки срывают, это уж как факт! Прям
о
болезнь! Единственный деловой человек с чувством ответственности, уме
ющий
работать оперативно, -- это Тавров.
Раппопорт медленно перевел взгляд со стены на редактора.
-- Ты что, собираешься меня уволить?
-- С чего ты взял?
-- Тогда у тебя личные неприятности. Чего бы тебе иначе самому звонить
мне по телефону да извиняться, что оторвал.
-- Телепат ты, Яков Маркыч!
-- Я просто апартаид...
-- То есть?
-- Партийный еврей.
-- Жаль, что я понимаю только по-русски...
-- Чепуха! Разве мы выпускаем газету на русском языке?
-- А на каком?
-- На партийном. Говори дело, не тяни...
Опять Игорь Иванович заколебался. Ну почему он меня так презирает, ведь

я же ему делал только хорошее! Он очень изменился. Был журналистом
первоклассным, умел живо подать любую скучную, но важную для руководств
а
тему. Он был интересным собеседником, Макарцев до сих пор помнил рассказ
ы о
лагерях, в которых Раппопорту пришлось, к сожалению, посидеть. Но постепе
нно
юмор его становился все более желчным, а журналистский талант упал до

откровенной халтуры. Тавров растлевал всю редакционную молодежь. Сам н
и во
что не верил и потешался над теми, у кого не было такого подхода, как у
него. Реплики Раппопорта, брошенные вскользь, не раз пугали редактора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200