Неужели она и тогда должна быть верной ему и покорной, раз их союз освящен ведическими мантрами?
Я молчал, и она продолжала, не сводя с меня испытующего взгляда:
— Все знают, Шриканто-бабу: обязанностей не существует без прав. Он вместе со мной произносил мантры на нашей свадьбе, но просто повторял их вслед за брахманом, совершенно не вдумываясь в их смысл. Вот они и оказались для него лживыми и бесполезными, не обуздали ни его низкой натуры, ни его порочных страстей. Но значит ли это, что теперь обязанности, которые они возлагают на супругов, должна нести я одна, только потому, что я женщина? Вот вы сказали «но» и замолчали, уж не думаете ли вы, что, как бы муж ни оскорблял жену, та всю жизнь должна ему прощать: так, дескать, уготовано ей судьбой? Но разве одни только мантры определяют смысл моей жизни, неужели все остальное ничего не значит?! Неужели несправедливость, которую я терпела от моего мужа, его жестокость, все мои муки и страдания не идут в счет? Почему мне отказано в правах жены, в праве стать матерью? Почему я должна забыть в себе женщину, пожертвовать счастьем, семьей, общением с людьми, изуродовать свою жизнь — и все только потому, что жестокий, лживый и низкий человек, мой муж, ни за что ни про что выгнал меня из дому? Для того ли бог создал женщину? У всех народов вера защищает ее от такой бесчеловечности, но не у индусов. Так неужели у меня теперь нет никакого выхода из положения, раз я родилась в доме индуса? Я не знал, что ответить.
— Почему вы молчите? — спросила меня Обхойя.
— А что мне сказать? Раньше вы ведь не интересовались моим мнением!
— У меня просто не было такой возможности.
— Допустим. Но вот вы убежали, увидев меня. Я тоже ушел было от вас, но потом все-таки вернулся. Знаете почему?
— Нет.
— У меня сегодня очень тяжело на душе. Утром я оказался свидетелем гораздо большей жестокости и бессердечия в обращении с женщиной, чем в вашем случае.
И я рассказал ей о том, что произошло на пристани.
— Как вы считаете,— спросил я ее,— есть ли у этой женщины какой-нибудь выход из положения?
Обхойя поежилась и отрицательно покачала головой.
— Нет,— сказала она,— я не вижу его.
— Тогда я расскажу вам еще о двух женщинах,— продолжал я.— Одна из них сестра Оннода, другая — певица Пьяри. Обе они страдали не меньше вашего.
Не проронив ни звука и не шелохнувшись, она выслушала историю Онноды. Слезы текли по ее щекам. Когда я кончил рассказывать, она вдруг встала и совершила пронам. Потом снова села, вытерла слезы концом сари и спросила:
— А что с ней произошло потом?
— Не знаю,— ответил я.— А теперь послушайте про Пьяри. Очень давно, когда ее еще звали Раджлакшми, она полюбила одного человека, полюбила очень сильно, так, как любит вас Рохини-бабу. Я знал ее тогда, поэтому могу судить о ее чувствах. Много лет спустя, когда она уже стала певицей Пьяри, она снова встретила его, и оказалось, Раджлакшми по-прежнему жила в ее сердце.
— И что же? — с живым интересом спросила Обхойя. Я рассказал ей о дальнейшей судьбе Пьяри.
— А потом,— закончил я свой рассказ,— ей все-таки пришлось отказаться от него, хотя она и любила его больше всего на свете.
— Вы знаете, что с ней стало потом?
— Да. Ничего.
— Не хотите ли вы сказать, что не только я, но все женщины обречены страдать и главное для них-—уметь переносить свои страдания?
— Я ничего не собираюсь утверждать,— ответил я,— хочу только показать вам разницу между мужчиной и женщиной. Нельзя мерить их одной меркой.
— Почему? — удивилась она.
— Это очень сложный вопрос,— уклонился я от ответа,— а я сегодня слишком расстроен, чтобы обсуждать его. Поговорим как-нибудь в другой раз, а пока одно только скажу вам: все те удивительные женщины, с которыми мне довелось встретиться, произвели на меня неизгладимое впечатление именно потому, что они страдали. В страданиях они и обрели величие. Готов поклясться, что сестра Оннода никогда бы не отказалась от своей горькой участи, она просто была бы не в состоянии поступить по-другому. Да и мне неприятно даже в мыслях допустить, чтобы она сбросила свою тяжкую ношу и последовала вашему примеру.
Я помолчал немного и добавил:
— Или возьмите Раджлакшми. Как дорого стоило ей отказаться от своей любви. У меня до сих пор сердце щемит, когда я вспоминаю о том, что ей пришлось пережить. »
Обхойя встрепенулась:
— Разве вы ей ничего не...
— Нет,— не дал я ей договорить,— иначе она ни за что не отпустила бы меня. Боялась бы потерять и потому все время старалась бы держать возле себя.
— А так она считает, что эта опасность ей не грозит?
— Да. Она знает, что потерять меня для нее просто невозможно. Бывают такие узы и такие чувства, которые нельзя ни навязать, ни отнять. Они всегда остаются с человеком, становятся частью его самого. Мне кажется, Раджлакшми посчастливилось познать их, потому-то она и отпустила меня. А насчет страданий могу сказать вам одно — они дают человеку такое же удовлетворение, как и счастье, но только в том случае, если к ним не примешивается чувство страха. В этом я убедился на собственном опыте, а мне пришлось немало испытать.
Обхойя долго думала над моими словами.
— Я понимаю вас, Шриканто-бабу,-—проговорила она наконец.— Вы хотите сказать, что обе они—и сестра Оннода, и Раджлакшми — смысл жизни нашли в страданиях. Но ведь я и этого лишена—мой муж только унижал и оскорблял меня. Я унесла от него воспоминания лишь об обмане и надругательстве. Не с этим ли багажом вы предлагаете мне идти по жизни?
Я смутился—вопрос был не из легких, непросто было ответить на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190