— продолжала размышлять вслух Раджлакшми.
Я умоляюще сложил руки:
— Дорогая, не задавай мне, пожалуйста, таких сложных вопросов. А то меня опять начнет трясти лихорадка.
Она засмеялась и умолкла. Но через некоторое время заметила грустно:
— Мне кажется, дома у Анондо полный достаток. А он все-таки все бросил и ушел. Это в его-то годы! Ты смог бы так?
— Нет.
— Почему?
— Во-первых, потому, что у меня нет семьи, которую пришлось бы бросить, а во-вторых, я не испытываю никакой потребности в боге, ради которого следовало бы так поступить. До сих пор я вполне обходился без него, надеюсь, так будет и в будущем. Кстати, не думаю, чтобы твой Анондо, хоть он и носит одежду саньяси, покинул дом только для того, чтобы приблизиться к богу. Я немало повидал их на своем веку, но никогда не видел, чтобы они ходили по деревням с ящиком лекарств на плечах. Это какой-то новый способ познания бога. Да и аппетит у него отнюдь не как у аскета.
Раджлакшми задумалась.
— По-твоему, он напрасно ушел из дому и обрек себя на лишения?
— Нет, почему же? — возразил я.— Но видишь ли, он сделал это не ради бога, а ради тех, кто ему действительно близок и дорог,— ради своего народа. Он просто поменял маленькую семью на большую.
Раджлакшми, очевидно, не совсем поняла меня.
— Он говорил тебе что-нибудь? Я отрицательно покачал головой.
— Нет. Во всяком случае, ничего особенного.
Сам не знаю, почему я утаил от нее правду. Ведь слова, сказанные саньяси при прощании, все еще звучали у меня в ушах: «Удивительная страна наша Бенгалия. Повсюду здесь встречаем мы матерей и сестер. Их не проведешь».
Лакшми молчала. Я тоже погрузился в размышления. В памяти всплыли давно забытые события. «Да,— подумал я,— саньяси прав. Кем бы он ни был, он, несмотря на молодость, хорошо знает свою страну. Как точно — всего несколькими словами — сумел он определить самую суть. Конечно, многое у нас делалось неправильно, много совершалось ошибок. Последствия этого отравляют нам жизнь. Но как бесспорна истина, о которой он сказал!»
Мы молчали долго, минут десять. Наконец Раджлакшми проговорила:
— Анондо все равно придется вернуться домой. Он еще не знает, что значит у нас помогать ближним. А мне это хорошо известно. Ему ведь, как и мне когда-то, станут мешать на каждом шагу. О нем будут злословить, на него начнут клеветать... И наступит день, когда он не сможет больше терпеть это. Горечью переполнится его душа, и он рад будет сбежать куда угодно...
— Возможно, ты права,— согласился я.— Но он, наверное, знает, на что пошел.
— Нет, нет,— запротестовала она.— Если бы знал, он никогда не ступил бы на такой путь.
Я вспомнил рассказ Бонку о том, как встретили когда-то деревенские родственники по мужу ее заботы и благодеяния, какому осмеянию она там подверглась и как из-за этого страдала, но ничего не сказал, не желая бередить ее раны. «Почему же так происходит? — недоумевал я.— Отчего самые чистые намерения людей встречают такую враждебность? Почему им воздвигают преграды, платят самой черной неблагодарностью во вред себе же?»
Однако решение этих трудных вопросов я решил предоставить самому саньяси.
В тот день в деревне с утра пела флейта. Под вечер во двор усадьбы явилась делегация крестьян, возглавляемая Ротоном. Он подошел к Раджлакшми и сказал:
— Ма, они пришли к вам с большой просьбой. Иди-ка сюда, давай свой подарок,— обратился он к человеку средних лет, в яркой одежде, с новыми деревянными бусами на шее.
Тот смущенно приблизился к веранде и положил к ногам Раджлакшми лист дерева шал, на котором лежала одна рупия и орех бетеля, а потом склонился в таком низком пронаме, что коснулся головой земли.
— Госпожа,— почтительно произнес он,— сегодня свадьба моей дочери...
Раджлакшми встала и приняла приношение.
— Наверное, это мне следует поднести молодоженам?—весело спросила она.
— Нет, ма,— ответил Ротон.— Вы не так поняли. У них принято, чтобы родители невесты делали подарок заминдару. Но этот человек бедный, из низкой касты— дом. Он не может сделать вам более ценного подношения.
Раджлакшми тут же положила деньги и бетель на землю. Ведь они побывали в руках неприкасаемого!
— Нет, нет, не надо!..— торопливо заговорила она.— Мне ничего не надо... Выдавай свою дочь так... без подарка.
Ее отказ поставил в затруднительное положение и отца невесты, и самого Ротона, который, польщенный обращением «хузур», а вполне возможно, и более вещественным доказательством почтения, взялся выступить ходатаем в этом деле. Я не сомневался: он заверил крестьян в полном успехе своей миссии и решил выручить его из беды. Спустившись с веранды, я взял рупию и орех.
— Ваш подарок принят,— сказал я отцу невесты.— Можете спокойно идти домой и заниматься свадьбой.
Ротон торжествующе посмотрел на крестьян — он сдержал свое слово. Раджлакшми тоже вздохнула с облегчением, избавившись от необходимости притрагиваться к оскверненному предмету.
— Вот и хорошо,—улыбаясь, проговорила она.— Подарок принял достойный.
Однако отец невесты, неприкасаемый Модху, не спешил уходить. Он почтительно сложил руки и сказал, обращаясь ко мне:
— Хузур, через три часа начнется свадебное торжество. Если бы вы пришли к нам и осчастливили нас прахом с ваших ног...
Он умоляюще посмотрел на Раджлакшми. Я обещал прийти к нему.
— Так, значит, это у тебя играет музыка, Модху? — с улыбкой спросила Раджлакшми.— Я тоже приду к тебе, если выберусь. Пойди открой большой сундук,— приказала она Ротону,— там лежат мои новые сари. Принеси одно из них для невесты. Да, а здесь нельзя достать сладостей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190