Как знать, какими глазами мы посмотрим на обстоятельства своей жизни, когда встретимся.
В сумерки мне бывало особенно невмоготу от одиночества. Я стал выходить на прогулку, и постепенно это вошло у меня в привычку. Я выбирался на пыльную дорогу, по которой мы когда-то приехали в Гонгамати, и иногда заходил довольно далеко. Однажды, когда я, по своему обыкновению, неторопливо брел по ней, рассеянно поглядывая по сторонам, я заметил пыльное облако, появившееся на горизонте. Оно все увеличивалось, приближаясь ко мне,— навстречу мне скакал всадник. Я поспешил посторониться. Всадник проскакал было мимо, но вдруг придержал коня и повернул обратно.
Остановившись рядом со мной, он осведомился:
— Ваше имя Шриканто-бабу, не так ли? Не узнаете меня?
— Да, это действительно мое имя,— ответил я.— Но я вас не знаю.
Всадник спешился. Он был одет в старое, потрепанное европейское платье, голову его покрывала соломенная шляпа. Сняв ее, он представился:
— Шотиш Бхородадж. Помнишь, мы когда-то учились вместе? Я еще не сдал экзамены в третьем классе и перешел в училище.
Я вспомнил его и обрадовался:
— Лягушонок? Ну, теперь я узнал тебя. Однако почему на тебе этот костюм?
— Э, брат, разве я по доброй воле надел его?! — улыбнулся Лягушонок.— Служу на железной дороге помощником инспектора по строительству, имею дело с кули, а там без шляпы и сюртука не обойтись. Иначе в один прекрасный день не я ими, а они мною станут
командовать. Теперь возвращаюсь из Шопалпура—ездил туда по служебным делам. Живу неподалеку, примерно в миле отсюда,— работаю на новой линии, которая прокладывается от Шатхии. Поедем ко мне, выпьем чаю?
— Только не теперь,— ответил я.— Как-нибудь в другой раз.
Тогда Лягушонок пустился в расспросы. Его интересовало буквально все обо мне: состояние моего здоровья, мое местожительство, каким образом я здесь оказался, есть ли у меня дети и как они себя чувствуют.
Я уведомил его, что здоровье у меня неважное, живу пока в Гонгамати, куда попал в силу обстоятельств весьма запутанных, объяснять которые вряд ли стоит, а детьми пока не обзавелся, так что об их самочувствии ничего сообщить не могу.
Лягушонок был простым человеком и, видя, что разговор обо мне не получился, предпочел рассказать о себе. Устроился он, по его словам, неплохо: местность хорошая, овощей и фруктов достаточно, при желании можно достать и рыбы, и молока. Не хватает лишь общества приятелей — это единственное, что его угнетало. Однако бутылка-другая скрашивала ему одиночество. Здесь весьма кстати недавно открылась винная лавка, так что можно пить, сколько душе угодно, причем почти бесплатно. Как не вспомнить добром англичан! В общем, жить можно, да и строительная компания платит неплохо. Появись у меня желание, он легко смог бы и меня устроить на подобную работу.
Лягушонок довольно долго шел рядом со мной, ведя на поводу свою старую лошаденку, и без умолку болтал. Он несколько раз поинтересовался, когда же я смогу оставить пыль со своих ног в его временном жилище, и, в свою очередь, пообещал обязательно заглянуть в Гонгамати. Оказалось, что по делам службы ему часто приходилось бывать в соседней деревне.
В тот день я вернулся домой довольно поздно. Повар доложил мне, что кушанья давно готовы. Я помылся, переоделся и сел ужинать. В это время послышался голос Раджлакшми. Войдя в комнату, она присела у порога и с улыбкой заявила:
— Предупреждаю: тебе придется согласиться.
— Лэдно, договорились,— ответил я.
— Но ты же не знаешь, в чем дело!
— Сочтешь нужным — скажешь,— невозмутимо заметил я.
Ее улыбающееся лицо сделалось серьезным.
— Хорошо,— начала она, но в это время ее взгляд упал на мою тарелку.— Ты ешь рис? — удивилась она.—
Но ты ведь знаешь, что тебе его нельзя есть на ночь. Ты что, решил уморить себя?
Я вполне мог есть рис, но возражать ей не имело никакого смысла.
— Махарадж! — громко позвала она повара. Тот вошел и остановился возле дверей. Она указала ему на тарелку и еще более резким голосом спросила: — Это что? Я тебя тысячу раз предупреждала, чтобы ты никогда не давал бабу на ночь рису. Штрафую тебя за это месячным жалованьем.
Конечно, слуги знали, что эти слова только угроза,— штрафы никогда не взимались, но выговор сам по себе был неприятен.
— Что же мне готовить, если у нас нет топленого масла?—сердито спросил повар.
— Почему нет? — удивилась Раджлакшми.
— Я уже два или три дня тому назад докладывал, что масло кончилось. Чем я виноват, если вы не послали за ним?
Масло для общего стола покупалось здесь же, в деревне, но для меня, как больного, привозилось особое масло из-под Шатхии. За ним специально посылали человека. Однако последнее время Раджлакшми было не до меня, и потому она, вероятно, не обратила внимания на сообщение повара. А может быть, просто забыла о нем.
— С каких пор у нас нет масла? — спросила она у повара.
— Да уже дней пять или шесть,— ответил тот.
— Значит, все это время ты кормишь его рисом? Она позвала Ротона.
— Предположим, я забыла о масле, но почему ты, отец мой, не послал за ним? Вы что, сговорились здесь все против меня?
Ротон был недоволен своей хозяйкой. Его раздражали ее постоянные отлучки из дому, а еще больше — невнимание ко мне. Поэтому он придал своему лицу выражение оскорбленного достоинства и заметил:
— Я видел, ма, что ты не обратила внимания на слова махараджа, и решил, что ты теперь не считаешь нужным покупать дорогое масло. Я ведь уже почти неделю даю больному человеку рис.
Раджлакшми нечего было возразить на справедливый упрек слуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190