Однако, если бы меня спросили, в чем заключалась эта перемена, я, пожалуй, не смог бы ответить. Или сказал бы, что люди пока еще не научились облекать в слова мельчайшие нюансы человеческих чувств. Особенно явно проявлялась эта новизна в том, как она потчевала меня. Она не принуждала, как прежде, а скорее уговаривала; не требовала, а просила. Наверное, со стороны это не было заметно, никто не увидел бы тут ничего особенного, но я сразу обратил внимание на необычность ее обращения со мной.
Я кончил есть. Раджлакшми поднялась.
— Так я пойду? — сказала она, вопросительно глядя на меня.
Во дворе ее ждали гости.
— Иди,— ответил я.
Она взяла грязную посуду и не торопясь вышла из комнаты.
Я долго не отводил взгляда от двери, в которую она вышла. Она очень изменилась за время моего отсутствия.
За каких-нибудь несколько дней стала совсем другой. По словам Анондо, она уже накануне начала соблюдать какой-то пост, теперь отказалась даже от воды, и никто не знал, когда она снимет с себя свой обет. Собственно, ничего удивительного в этом не было—ее душа всегда жаждала религиозной истовости, а с тех пор, как она познакомилась с Шунондой, ее рвение возросло необычайно. Я недолго наблюдал ее, но уже отметил, как преуспела она в своем страстном стремлении к совершенству. Теперь, казалось, никакая грязь ее прошлой жизни не могла запачкать ее. Один я мешал ей, стоял на ее пути, как громадная скала.
Было уже около десяти часов, когда Раджлакшми закончила свои богоугодные дела и неслышно вошла ко мне. Она уменьшила огонь в лампе, подошла к моей кровати, поправила сетку от москитов и направилась к себе.
— Где ты была до сих пор? — спросил я ее.— Брахманская трапеза давно окончилась.
Она остановилась.
— О небо! — заметила она с улыбкой.— Я-то старалась не разбудить его, а он, оказывается, не спит. Почему?
— Жду тебя,— ответил я.
— Меня? Почему же ты не послал за мной?
Она вернулась ко мне и, подняв сетку, села в изголовье. Ее пальцы, как всегда, стали ласково ерошить мои волосы.
— Почему же ты не позвал меня? — снова спросила она.
— Разве ты пришла бы? У тебя столько дел!
— Что значат дела, если ты зовешь меня?
Я знал, что она действительно никогда не пренебрегла бы моим зовом, но говорить об этом не хотелось.
— Почему ты молчишь? — спросила она.
— Думаю.
— О чем? — Она прижалась лицом к моему лбу и шепотом спросила:—Ты ушел из дому потому, что рассердился на меня?
— Откуда ты знаешь?
Раджлакшми, не поднимая головы, ответила на вопрос вопросом:
— А разве ты не догадался бы, если бы я рассердилась и ушла?
— Наверное, догадался бы,— согласился я.
— Ну вот,—подхватила она.— Ты наверное догадался бы, а я непременно догадаюсь. Видишь, какая между нами разница. Я способна на гораздо большее, чем ты.
— Вот и хорошо! — засмеялся я.—Не хочу спорить с тобой и разубеждать тебя в этом, а то мне самому будет хуже.
— Тогда зачем же спрашивать?
— Больше не буду,— пообещал я ей.—Я ведь давно ни о чем не спрашиваю.
Раджлакшми промолчала. Прежде она никогда не дала бы мне спуску, забросала бы множеством вопросов и потребовала бы немедленного ответа на них, а теперь безмолвствовала. Прошло немало времени, прежде чем она подняла голову и заговорила:
— Ты опять болел? Где ты был? Почему ничего не сообщил мне?
Я объяснил ей, что, во-первых, мне не с кем было послать ей известие о себе, а во-вторых, я не знал, где находилась она сама. Потом я подробно рассказал обо всем, что со мной произошло за эти несколько дней, поведал, как приютила меня бедная семья Чокроборти, как заботливо, словно за собственным сыном, ухаживала за мной хозяйка дома, как делились там со мной, совершенно чужим человеком, последней горстью риса. Благодарность и острая жалость к этой семье щемили мое сердце.
— Почему же ты не дал им денег, чтобы они погасили хоть часть своих долгов? — спросила Раджлакшми, проведя рукой по моим щекам.
— Я с радостью дал бы, но ведь у меня их нет,— ответил я.
Я задел самую чувствительную струну Раджлакшми. Ее очень огорчало, когда разговор заходил о моем материальном положении, и обычно она всегда напоминала мне о том, что ее деньги находятся в полном моем распоряжении. Однако на этот раз она воздержалась от комментариев, только глубоко вздохнула, словно отгоняя какие-то мысли. Меня задело ее спокойствие. Я внимательно посмотрел на нее, но слабый свет в комнате не позволил мне разглядеть выражение ее лица. Однако, когда она заговорила, я поразился тому, как изменился вдруг ее голос.
— Тебе пришел ответ из Бирмы,— сказала она.— Большой служебный конверт. Я решила, что-нибудь срочное, и велела Анондо вскрыть его.
— И что же?
— Твой начальник сообщает, что твое заявление принято. Если ты вернешься, то получишь прежнее место.
— Неужели?
— Да. Принести тебе письмо?
— Нет, не надо. Завтра.
Снова наступила тишина. Я не решался нарушить молчание, и это угнетало меня. Неожиданно мне на лоб капнули слезы.
— Ведь это хорошо, что мое заявление приняли,— негромко сказал я.— Чего же ты плачешь?
Раджлакшми вытерла глаза краем сари.
— Отчего ты не сказал мне, что снова хочешь уехать? Думаешь, я стану удерживать тебя?
— Напротив, я знаю, ты одобрила бы мое решение. Просто ты была очень занята все это время, вот я и не хотел беспокоить тебя всякой мелочью.
Она не стала возражать мне, только часто задышала. Но тут же овладела собой и тихо сказала:
— Не буду спорить с тобой — незачем к старым грехам добавлять новые. Хочешь — поезжай, я тебя не держу.
И добавила немного погодя:
— Я только здесь поняла, в какую беду втянула тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190