ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Как бы не так! Раджлакшми не такая... Но послушай, как тебе все-таки не стыдно? Ты совсем забыл меня. Даже не узнал!
Улыбаясь, она покачала головой, и бриллианты в ее ушах весело заискрились.
— Ах, Пьяри, разве я так уж всегда помнил тебя? Удивляюсь, что вообще узнал. Но мне пора, уже бьет двенадцать...
Пьяри побледнела. Помолчав немного, она снова попыталась остановить меня:
— Шриканто, подумай, что ты собираешься делать. Допустим, ты не признаешь привидений, но ночью в джунглях могут встретиться дикие кабаны.
— О, их-то я, безусловно, признаю, иначе не брал бы с собой ружья.
Моя непреклонность смутила ее.
— Я знаю твой безрассудный характер,— медленно проговорила она,-—но надеялась, что мои слезы удержат тебя. Вижу, и они бессильны.
Я промолчал.
— Ступай, я не буду больше уговаривать тебя и не поставлю в смешное положение. Но помни: случись с тобой беда, никто, кроме меня, тебе здесь не поможет. А я тебя не брошу. Не скажу, что не знаю. Ведь у нас, женщин, не такая короткая память, как у вас, мужчин.
Она подавила вздох. Я уже направлялся к выходу из шатра, но тут остановился. Непонятная грусть сжала мне сердце.
— Что ж, Пьяри, мне, можно сказать, повезло. До сих пор не было у меня близкой души, а теперь вижу — есть человек, который не оставит меня в несчастье.
— А ты не знал этого? — упрекнула она меня.— Неужели ты не понимаешь, что, как бы ты ни старался задеть мсчя, называя Пьяри, Раджлакшми тебя никогда
не оставит в беде? А это следовало бы сделать. По крайней мере это послужило бы тебе уроком. Но так уж женщины устроены — умереть готовы за того, кого полюбят.
— Пьяри, ты знаешь, почему настоящий саньяси не берет милостыни?
— Знаю. Потому что он в ней не нуждается. Только напрасны твои намеки, ими тебе меня не оттолкнуть. Всевышний одарил меня любовью к тебе еще тогда, когда я не знала, что похвально, а что — предосудительно, и никому не отнять у меня этого чувства.
— Вот и хорошо,—ответил я как можно мягче.— Хотел бы я, чтобы сегодня со мной что-нибудь случилось. По крайней мере мы имели бы возможность проверить силу твоего чувства.
— Дурга! Дурга! Не говори так! Такими вещами не шутят! Возвращайся целым и невредимым. Да и могу ли я надеяться ухаживать за тобой, поставить тебя на ноги, поддержать в несчастье? О, тогда бы я считала, что не зря прожила жизнь.
Пьяри отвернулась, и по слабому дрожанию ее серег я понял, что она плачет.
— Надеюсь, всевышний если не теперь, то когда-нибудь исполнит твое желание,— сказал я и, не задерживаясь более, вышел из шатра.
Кто бы мог предположить, что слова, сказанные мной в шутку, сбудутся!
Я быстрым шагом направился к кладбищу, а вслед мне из шатра неслись жалобные крики: «Дурга! Дурга!»
Поглощенный мыслями о Пьяри, я не заметил, как миновал огромный манговый сад и вышел к плотине. Всю дорогу я думал об одном—какое необыкновенное, удивительное создание женщина и как непостижима ее душа. Вообразить только: больная худенькая девочка полюбила меня и молча упорно совершала свой скромный обряд поклонения—приносила мне гирлянды из кистей ягод. А я ничего не подозревал. Узнав же, поразился не столько самому факту детской любви—я много читал о ней в книгах,—сколько способности Раджлакшми пронести это «дарованное ей богом» чувство через всю ее погубленную молодость, полную лжи, обмана и поддельной страсти. Чем же она питала его, как смогла уберечь от окружающей ее грязи?
Уи! Уи!
Я вздрогнул. Передо мной простирались бесконечные пески. Кривая линия высохшей речки пересекала их посередине и исчезала где-то вдали. То тут. то там виднелись пучки высокой кустистой травы, вдруг мне
показалось, что это не кусты, а люди, приглашенные сегодня, в новолунную ночь, посмотреть танцы призраков: каждый гость уселся на отведенное ему на белой циновке место и молча ожидает начала представления. Вверху раскинулось беспредельное непроницаемо-черное небо, усеянное мириадами звезд, с любопытством глядевших вниз. Воздух, казалось, застыл, кругом стояла глухая тишина, и только биение собственного сердца напоминало мне о жизни в этом мертвом безмолвии. Неожиданно прокричала какая-то ночная птица. Потом она смолкла, и снова все замерло в молчании. Я медленно шел в сторону кладбища. Вскоре впереди показались черные кроны деревьев шимул—я узнал их, потому что уже видел раньше, накануне охоты. Здесь находились ворота, в которые мне предстояло войти. Вдруг послышался какой-то слабый, неясный звук. Я насторожился. Звук становился все громче, пока не перешел в отчаянный крик. Казалось, на кладбище до хрипоты надрывался плачем грудной ребенок. Готов держать пари: всякий, кому довелось бы услышать такой крик ночью, да еще на кладбище, не сделал бы и шагу вперед. Несведущий человек никогда не догадался бы, что это птенец грифа зовет свою мать. Подойдя ближе, я убедился в этом — множество грифов нашло себе пристанище в раскидистых ветвях шимул, среди них был и тот крикливый беспокойный детеныш, который напугал было меня.
Я прошел под деревьями и остановился у начала кладбища. Да, старик, утверждавший, будто здесь можно насчитать сотни тысяч черепов, не преувеличивал — повсюду лежали скелеты, а черепов для игры в шары было сколько угодно. Однако игроки пока не появлялись, мои глаза простого смертного не могли обнаружить ни одного бестелесного существа. Темнота окутывала все вокруг. Решив, что скоро привидения начнут развлекаться, я поднялся на песчаный холм и уселся наверху. Раскрыв затвор у ружья, я проверил, на месте ли патрон, и, положив ружье на колени, приготовился ко всяким неожиданностям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
Улыбаясь, она покачала головой, и бриллианты в ее ушах весело заискрились.
— Ах, Пьяри, разве я так уж всегда помнил тебя? Удивляюсь, что вообще узнал. Но мне пора, уже бьет двенадцать...
Пьяри побледнела. Помолчав немного, она снова попыталась остановить меня:
— Шриканто, подумай, что ты собираешься делать. Допустим, ты не признаешь привидений, но ночью в джунглях могут встретиться дикие кабаны.
— О, их-то я, безусловно, признаю, иначе не брал бы с собой ружья.
Моя непреклонность смутила ее.
— Я знаю твой безрассудный характер,— медленно проговорила она,-—но надеялась, что мои слезы удержат тебя. Вижу, и они бессильны.
Я промолчал.
— Ступай, я не буду больше уговаривать тебя и не поставлю в смешное положение. Но помни: случись с тобой беда, никто, кроме меня, тебе здесь не поможет. А я тебя не брошу. Не скажу, что не знаю. Ведь у нас, женщин, не такая короткая память, как у вас, мужчин.
Она подавила вздох. Я уже направлялся к выходу из шатра, но тут остановился. Непонятная грусть сжала мне сердце.
— Что ж, Пьяри, мне, можно сказать, повезло. До сих пор не было у меня близкой души, а теперь вижу — есть человек, который не оставит меня в несчастье.
— А ты не знал этого? — упрекнула она меня.— Неужели ты не понимаешь, что, как бы ты ни старался задеть мсчя, называя Пьяри, Раджлакшми тебя никогда
не оставит в беде? А это следовало бы сделать. По крайней мере это послужило бы тебе уроком. Но так уж женщины устроены — умереть готовы за того, кого полюбят.
— Пьяри, ты знаешь, почему настоящий саньяси не берет милостыни?
— Знаю. Потому что он в ней не нуждается. Только напрасны твои намеки, ими тебе меня не оттолкнуть. Всевышний одарил меня любовью к тебе еще тогда, когда я не знала, что похвально, а что — предосудительно, и никому не отнять у меня этого чувства.
— Вот и хорошо,—ответил я как можно мягче.— Хотел бы я, чтобы сегодня со мной что-нибудь случилось. По крайней мере мы имели бы возможность проверить силу твоего чувства.
— Дурга! Дурга! Не говори так! Такими вещами не шутят! Возвращайся целым и невредимым. Да и могу ли я надеяться ухаживать за тобой, поставить тебя на ноги, поддержать в несчастье? О, тогда бы я считала, что не зря прожила жизнь.
Пьяри отвернулась, и по слабому дрожанию ее серег я понял, что она плачет.
— Надеюсь, всевышний если не теперь, то когда-нибудь исполнит твое желание,— сказал я и, не задерживаясь более, вышел из шатра.
Кто бы мог предположить, что слова, сказанные мной в шутку, сбудутся!
Я быстрым шагом направился к кладбищу, а вслед мне из шатра неслись жалобные крики: «Дурга! Дурга!»
Поглощенный мыслями о Пьяри, я не заметил, как миновал огромный манговый сад и вышел к плотине. Всю дорогу я думал об одном—какое необыкновенное, удивительное создание женщина и как непостижима ее душа. Вообразить только: больная худенькая девочка полюбила меня и молча упорно совершала свой скромный обряд поклонения—приносила мне гирлянды из кистей ягод. А я ничего не подозревал. Узнав же, поразился не столько самому факту детской любви—я много читал о ней в книгах,—сколько способности Раджлакшми пронести это «дарованное ей богом» чувство через всю ее погубленную молодость, полную лжи, обмана и поддельной страсти. Чем же она питала его, как смогла уберечь от окружающей ее грязи?
Уи! Уи!
Я вздрогнул. Передо мной простирались бесконечные пески. Кривая линия высохшей речки пересекала их посередине и исчезала где-то вдали. То тут. то там виднелись пучки высокой кустистой травы, вдруг мне
показалось, что это не кусты, а люди, приглашенные сегодня, в новолунную ночь, посмотреть танцы призраков: каждый гость уселся на отведенное ему на белой циновке место и молча ожидает начала представления. Вверху раскинулось беспредельное непроницаемо-черное небо, усеянное мириадами звезд, с любопытством глядевших вниз. Воздух, казалось, застыл, кругом стояла глухая тишина, и только биение собственного сердца напоминало мне о жизни в этом мертвом безмолвии. Неожиданно прокричала какая-то ночная птица. Потом она смолкла, и снова все замерло в молчании. Я медленно шел в сторону кладбища. Вскоре впереди показались черные кроны деревьев шимул—я узнал их, потому что уже видел раньше, накануне охоты. Здесь находились ворота, в которые мне предстояло войти. Вдруг послышался какой-то слабый, неясный звук. Я насторожился. Звук становился все громче, пока не перешел в отчаянный крик. Казалось, на кладбище до хрипоты надрывался плачем грудной ребенок. Готов держать пари: всякий, кому довелось бы услышать такой крик ночью, да еще на кладбище, не сделал бы и шагу вперед. Несведущий человек никогда не догадался бы, что это птенец грифа зовет свою мать. Подойдя ближе, я убедился в этом — множество грифов нашло себе пристанище в раскидистых ветвях шимул, среди них был и тот крикливый беспокойный детеныш, который напугал было меня.
Я прошел под деревьями и остановился у начала кладбища. Да, старик, утверждавший, будто здесь можно насчитать сотни тысяч черепов, не преувеличивал — повсюду лежали скелеты, а черепов для игры в шары было сколько угодно. Однако игроки пока не появлялись, мои глаза простого смертного не могли обнаружить ни одного бестелесного существа. Темнота окутывала все вокруг. Решив, что скоро привидения начнут развлекаться, я поднялся на песчаный холм и уселся наверху. Раскрыв затвор у ружья, я проверил, на месте ли патрон, и, положив ружье на колени, приготовился ко всяким неожиданностям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190