— Зачем мне читать чужие письма? Когда ж все это решилось?
— Прочти —и узнаешь.
— Я не читаю чужих писем.
— Тогда зачем интересуешься чужими делами?
— А я и не интересуюсь.
Она снова легла на постель, уткнувшись лицом в простыню, и какое-то время молчала. Потом медленно поднялась, подошла к столу, положила письма возле свечи и села. Она прочла их, вероятно, раза три. Затем встала, вернулась ко мне и приняла прежнюю позу. Прошло довольно много времени. Наконец она спросила:
— Ты спал?
— Нет.
— Я не дам тебе жениться на ней,— решительно заявила она.— Это нехорошая девушка. Я ее знала когда-то.
— А ты прочла письмо моей матери? — спросил я.
— Да. Но из него вовсе не следует, чтобы именно ты брал на себя эту обузу. Я никогда не соглашусь, чтобы ты ввел ее к себе в дом.
— Смею узнать, кого бы ты хотела видеть моей невестой? — поинтересовался я.
— Я не могу ответить сразу,— заявила Пьяри.— Надо подумать.
Я рассмеялся:
— Ну, если полагаться на твой вкус и выбор, то мне не одну жизнь оставаться старым холостяком. Правда, я тоже не спешу. Но ты должна помочь пристроить эту девз'шку. Ее мать считает, что пятисот рупий на это хватит.
— Я завтра же пошлю деньги,— обрадовалась Пьяри.— Пусть никто не думает о твоей матери дурно.— И, помолчав, добавила:—Я тебе правду говорю. Я потому только против, что это дурная девушка, иначе...
— Что иначе? — спросил я ее.
— Когда найду подходящую невесту, тогда и отвечу. Я покачал головой.
— Не надо тешить себя иллюзиями,— укоризненно сказал я ей.— Ведь сама ты никогда не найдешь девушку, которую сочла бы для меня подходящей...
Она снова помолчала. Потом вдруг сказала:
— Ну хорошо, пусть я не найду. Но ты возьмешь меня в Бирму?
Я улыбнулся:
— У тебя хватит смелости отправиться со мной? Она пристально посмотрела на меня.
— Смелости? — переспросила она.— Ты что же думаешь, это так уж страшно?
— Но ведь у тебя есть дом, дела,— напомнил я ей.— Что станет с ними?
— А мне все равно. Раз ты собрался в такую даль, то и мне незачем здесь оставаться. Отдам все Бонку и уеду.
Я не знал, что ответить, и молча смотрел в темноту раскрытого окна.
— Тебе непременно нужно туда ехать? — осторожно спросила она.— Смотри, сколько у тебя здесь возможностей. Неужели ничем этим нельзя воспользоваться?
— Нет,— решительно ответил я,— нельзя. Пьяри опустила голову.
— Я это знаю. Но ты возьмешь меня с собой?
Она просительно положила свою руку мне на колено.
Когда-то она поразила меня своей выдержкой и самообладанием, заставив против воли покинуть ее дом, а теперь удивляла и смущала своей слабостью, тем, что умоляла не оставлять ее. Ее жалобный голос, казалось, проникал мне в самое сердце. Но я не имел права уступить ее просьбе.
— Я действительно не могу взять тебя с собой,— попытался я убедить ее.— Но если ты когда-нибудь позовешь меня, обещаю тотчас же вернуться. Где бы я ни был, я всегда буду твой, Раджлакшми.
— Ты хочешь всегда принадлежать такой грешнице?
— Да, всегда.
— И значит, никогда не женишься?
— Нет. Я никогда не сделаю ничего, что огорчило бы тебя.
Она пристально, не моргая, посмотрела на меня. Слезы наполнили ее глаза и крупными каплями скатились по щекам. Она смахнула их и глухо спросила:
— Значит, из-за меня ты на всю жизнь останешься саньяси?
— Да, но не огорчайся. То, чем ты меня одарила, вполне искупает эту жертву.
Мгновение мы смотрели друг другу в глаза, потом она упала на постель и спрятала лицо в подушку. Все ее тело сотрясалось от рыданий. Я поднял голову и прислушался— все в доме спали, нигде не раздавалось ни звука. И вдруг мне почудилось, будто из-за окна на нас пристально смотрит темная ночь. Казалось, она с удовлетворением взирала на страдания певицы Пьяри — неразлучной спутницы своих празднеств.
ГЛАВА II
В моей жизни случались события, навсегда запечатлевшиеся в памяти. Воспоминания о них остались настолько яркими, что я отчетливо представляю малейшие детали происшедшего. К числу таких событий относится и прощание с Пьяри — до сих пор я слышу ее последние слова. Пьяри обладала необычайно твердым характером, не раз проявляла его еще в детстве, потом прошла суровую жизненную школу, и поэтому неудивительно, что при нашем первом прощании она сумела сдержать себя, ничем не выдать своих чувств. Но теперь такое испытание оказалось ей не под силу. Она расплакалась при слугах.
— Знаешь, я не маленькая. Понимаю, за мои грехи мне придется расплачиваться,— сказала она мне глухим от слез голосом.— Но нашему обществу бог тоже отплатит его жестокость и безжалостность. Он его покарает, обязательно.
Она знала, в чем винила и за что проклинала наше общество. Я ее понимал.
Старый привратник откинул дверцу коляски и выжидательно посмотрел на меня.
— Ну зачем ты все-таки едешь? — с горькой улыбкой спросила меня Пьяри.— Может быть, больше не увидимся. Обещай по крайней мере выполнить мою просьбу.
— Обещаю,— тотчас согласился я.
— Конечно, не дай бог, но при такой жизни, как у тебя... Дай мне слово, где бы ты ни находился, иногда сообщать о себе. Ты не постыдишься писать мне?
— Нет,—решительно ответил я,— я обязательно буду писать тебе.
С тяжелым сердцем я поднялся в коляску и сел. Пьяри подошла и краем сари, в знак особой любви и почтительности, взяла прах от моих ног.
— Погоди! — услышал я ее сдавленный шепот.
Я посмотрел на нее и увидел, как дрожат ее губы. Наши взгляды встретились, и она опять заплакала.
— Ну куда ты едешь? — едва слышно проговорила она.— Останься, не уезжай.
Я молча отвел глаза. Кучер тронул лошадей, и в предвечерней тишине послышалось хлопанье бича и стук колес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190