Я надеялся, что никто не помешал его священнодействиям над пищей и его обет молчания не был нарушен. Он не зашел к нам, как обещал,— безусловно, жена заранее предупредила его о нашем разговоре.
Госпожа Кушари вытерла глаза, высморкалась, откашлялась и продолжала:
— Если бы вы знали, как стали в деревне осуждать нас. Муж говорит: подождем немного, победствуют — вернутся. «Ты ее не знаешь,-—возразила я ему.—Она скорее умрет, чем уступит». Так оно и случилось. Уже восемь месяцев прошло, а она так и не сломилась. От дум и переживаний хозяин мой совсем высох-—он ведь в мальчике души не чает, да и брата тоже очень любит. Наконец он не выдержал и велел передать беглецам, что позаботится о ткачихе с сыном. Те ни в чем не будут нуждаться. Но Шунонда знай твердит свое — вернется только тогда, когда семье Бошака отдадут их имущество, все до последней пайсы. Вот она какая! Ведь погибнут они там...
Я ополоснул руки после еды и спросил:
— А чем они живут теперь?
— Ах, бабу, и не спрашивайте меня,— с отчаянием в голосе ответила госпожа Кушари.— Я даже говорить не могу об этом. Стоит кому-нибудь завести о них речь, я сразу ухожу. Все эти восемь месяцев мы еду видеть не можем. Ни куска рыбы, ни капли молока, ни кусочка масла в рот не брали. Она словно прокляла нас.
Когда часа полтора спустя мы садились в повозку, отправляясь в обратный путь, госпожа Кушари шепнула Раджлакшми прерывающимся от слез голосом:
— Ма, Джодунатх с Шунондой твои арендаторы. Земля свекра, на которой они теперь живут, находится в твоей Гонгамати.
Раджлакшми понимающе кивнула головой. Наша повозка тронулась.
— Ма,—крикнула нам вслед госпожа Кушари,— из твоего окна видно их лачугу. Она стоит возле канала.
— Хорошо, хорошо,—снова кивнула Раджлакшми. Наш экипаж медленно двигался вперед. Некоторое
время я молчал, Раджлакшми тоже безмолвствовала, о чем-то сосредоточенно раздумывая. Я прервал ее размышления.
— Дорогая,— сказал я ей,— нет большей нелепости, чем навязывать свою помощь тем, кто не просит о ней и в ней не нуждается.
Она взглянула на меня и улыбнулась:
— Да, уж в этом-то ты меня убедил.
ГЛАВА VII
За всю мою долгую жизнь лишь несколько женщин оставили след в моей душе, и одна из них — взбунтовавшаяся невестка господина Кушари. Я до сих пор помню о ней. Нашим знакомством я всецело обязан Раджлакшми, которая умела легко и быстро располагать к себе людей. Именно благодаря ей между нами установились простые, непринужденные отношения, а вскоре молодая женщина стала называть меня «старшим братом».
Их ветхое жилище стояло на запад от нашего дома, в конце поля и виднелось издалека. Я заметил его сразу, как приехал сюда, но не обращал на него никакого внимания. Разве мог я знать, что там обосновалась Шунонда со своим мужем и сыном! Дорога к ним шла через бамбуковый мост и дальше по невозделанному высохшему полю и занимала не более десяти минут. Ни одно дерево или куст не оживляли местность. Все вокруг было пустынно и голо.
Проснувшись на следующий день после поездки в Парамати, я долго со смешанным чувством грусти и любопытства разглядывал уже знакомое мне строение. Снова пришла на ум мысль, не раз поражавшая меня,— как обманчив бывает внешний вид. Кто мог бы предположить, что в жалкой лачуге, годной лишь под логово шакалам да собакам, живут люди, читающие «Род Рагху», «Рождение Кумары», «Шакунталу» и «Облако-вестник», что молодой наставник, окруженный учениками, обсуждает там вопросы индуизма и философии? Кто бы догадался, что здесь добровольно заточила себя молодая бенгалка, решившая терпеть всяческие лишения во имя веры и справедливости ?
Неожиданно со двора до меня донесся какой-то шум. Раджлакшми что-то говорила повышенным тоном, а Ротон тоже достаточно громко ей возражал. Я вышел к ним. Увидев меня, Раджлакшми смутилась.
— Тебя разбудили?—спросила она меня.— Неудивительно. Ротон так кричит. Совсем оглушил.
Все в доме привыкли к ее несправедливым обвинениям и упрекам, поэтому ни Ротон, ни я ничего ей не ответили. Тут только я заметил большую корзину, наполненную рисом, топленым маслом, зеленью и прочей снедью. Очевидно, требовалось отнести это куда-то, но Ротон отказывался.
— Ты только послушай его! — призвала меня в арбитры Раджлакшми.—Он, видите ли, не в состоянии отнести людям немного зелени и рису. Заявляет, что корзина слишком большая и тяжелая! Да я сама могу поднять ее. Смотри, Ротон!
Она наклонилась, легко подняла корзину и поставила себе на плечо.
Я сразу, стоило лишь мне взглянуть на Ротона, понял, в чем дело,— его смущал не груз, а само поручение. Оно казалось ему унизительным, роняло его достоинство. Но признаться в этом хозяйке он не решался.
Я улыбнулся и сказал Раджлакшми:
— У тебя достаточно людей. Пошли кого-нибудь другого с корзиной, а Ротон пусть сопровождает.
Ротон молчал, опустив голову. Раджлакшми посмотрела на меня, потом на него и весело рассмеялась.
— Вот чудак! — заметила она.— Уже полчаса спорит со мной, а в чем, собственно, дело, не говорит. Ладно, если такое поручение оскорбительно для вашего достоинства, господин Ротон, то пойдите возьмите кого-нибудь с собой.
Ротон ушел.
— Куда ты его посылаешь в такую рань? — поинтересовался я.
— Пищу людям всегда отправляют по утрам.
— Кому же она?
— Одному брахману.
— Какому?
Она молча посмотрела на меня, словно колебалась, назвать ли имя. Потом сказала:
— Когда делают добро, об этом не говорят, а то за него не воздастся. Ступай умойся и переоденься. Твой чай уже готов.
Не спрашивая больше ни о чем, я повернулся и ушел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190