Теперь же ее захватили другие интересы — ее душа отвергала все земное, стремилась освободиться от всего лишнего и ненужного, а значит, и я должен был уйти с ее дороги. Отойти в сторону и ни на что не претендовать. Ну что ж, решил я, как это ни печально, но придется подчиниться. Я никогда не противился ей.
На следующее утро я убедился в достоверности сведений, собранных расторопным Ротоном. Вопрос о Гонгамати оказался уже решенным — об этом мне сообщила сама Раджлакшми. Совершив обычный утренний обряд, она не ушла из дому, как это делала в последнее время, а не спеша подошла ко мне и села рядом.
— Как ты думаешь, Шриканто,— спросила она меня,— если послезавтра мы к этому времени уже позавтракаем и сразу выедем в Шатхию, мы успеем на поезд?..
— Успеем,— ответил я.
— Здешние дела я уже уладила,— сообщила она,— следить за всем по-прежнему будет господин Кушари.
— Что ж, хорошо.
Она помолчала, не зная, как подойти к главному.
— Я написала Бонку, чтобы он заказал билеты и встретил нас на станции. Не знаю только, приедет ли он...
— Конечно, приедет,— сказал я.— Разве он посмеет ослушаться твоего приказания?
— И все же, как нужно, он ничего не сделает,— заметила она.— Ну да ладно. Скажи лучше, ты не поедешь со мной?
Я не сразу ответил ей — у меня не хватило духа спросить, куда она намерена ехать. Я помолчал и только потом проговорил:
— Если ты считаешь нужным, то могу поехать. Она тоже не стала ничего уточнять. Долго сидела
молча, а потом вдруг забеспокоилась:
— Тебе еще не приносили чай?
— Нет,— ответил я.— Наверное, все заняты.
Время чая давно, прошло, и прежде она никогда не простила бы слугам такую оплошность, подняла бы шум, отчитала бы виноватого, а теперь сама пришла в замешательство и торопливо вышла из комнаты.
Утром в день отъезда во дворе усадьбы собрались чуть ли не все арендаторы. Мне хотелось на прощание еще раз увидеть Малоти из касты дом, но она уехала из Гонгамати вместе со своим новым мужем. Говорили, что они живут хорошо. Братья Кушари с женами прибыли еще затемно. Разлад, возникший между ними из-за имущества ткача, кончился, они помирились, и семья воссоединилась. Я не знал, каким образом удалось Раджлакшми уладить их ссору, и не испытывал ни малейшего желания узнать это, но по их лицам видел, что от прежней распри не осталось и следа.
Уже перед самым отъездом ко мне подошла Шунонда с сыном и, поклонившись, сказала:
— Я не стану докучать вам просьбой не забывать нас. Я и так знаю, что вы долго будете о нас помнить.
— Тогда в чем же дело? — с улыбкой спросил я ее.
— Благословите моего сына.
— Что ты, Шунонда?! — удивился я.— Сын такой матери, как ты, не нуждается в благословении.
Проходившая мимо Раджлакшми услышала наш разговор и подошла к нам.
— Пожелай ее сыну вырасти таким человеком, как ты,— сказала она мне.
Я усмехнулся:
— Ничего себе пожелание! Раджлакшми, вероятно, решила подшутить над твоим сыном, Шунонда.
Но Раджлакшми решительно возразила:
— Как могу я шутить над ним, ведь он мне как собственный ребенок. Да еще при отъезде...— Она помолчала и добавила:—Я тоже молю создателя, чтобы он помог ему вырасти таким, как ты. Это самое главное.
Глаза ее подозрительно блеснули, и она поспешила уйти.
Потом началось прощание. Все плакали, даже Ротон и тот нет-нет да смахивал слезу. Все в один голос просили нас приехать снова, что Раджлакшми и обещала. А я промолчал, ибо знал наверняка, что никогда больше не появлюсь в здешних местах.
Мы тронулись в путь. Я снова и снова оглядывался на маленькую деревеньку, оставшуюся позади. Мне казалось, будто только что окончилась удивительно милая, трогательная, но печальная пьеса. Опустился занавес, погасли огни рампы. Мне предстояло покинуть театр и вместе со всей разношерстной публикой выйти на улицу, где следовало соблюдать осторожность и осмотрительность. А я все еще находился во власти пережитого.
В Шатхию мы прибыли поздно вечером. Бонку выполнил все распоряжения Раджлакшми и встретил нас на платформе. Прибыл поезд. Бонку организовал погрузку багажа, отвел Ротона в вагон для прислуги, а потом уделял все свое внимание только приемной матери. Обращаясь ко мне, он старался держаться официально — он теперь стал солидным человеком: имел вес в обществе, обладал домом и деньгами. Как умный человек, Бонку умел приспособиться к любому положению, а таким людям страдать не приходится.
Я направлялся в Калькутту, и мой поезд отходил через несколько часов. Простившись с Раджлакшми, я отошел к краю платформы и остановился. Через пять минут она должна была уехать. Вдруг я увидел, что она высунулась из окна и зовет меня. Я подошел.
— Войди на минутку в вагон,— попросила она.
Я поднялся в купе. Она усадила меня рядом с собой и спросила:
— Ты скоро едешь в Бирму? До отъезда заедешь ко мне?
— Если ты считаешь это нужным,— ответил я.
— Дело не в том, что это нужно,— тихо проговорила она.— Просто мне хотелось бы еще раз увидеться с тобой. Так ты приедешь?
— Приеду.
— Ты напишешь мне из Калькутты? -Да.
Прозвенел последний звонок. Проводник взмахнул зеленым фонарем, отправляя поезд. Раджлакшми отпустила мою руку, быстро нагнулась и взяла прах от моих ног. Я поспешил выйти из вагона. Едва я соскочил с подножки на платформу и захлопнул за собой дверь, как поезд тронулся.
Я остался один. Стояла темная ночь.
Тусклый свет станционных фонарей несколько раз осветил женскую фигурку, застывшую у открытого окна удалявшегося вагона. Состав медленно набирал ход.
По приезде в Калькутту я сразу написал Раджлакшми, а вскоре от нее пришел ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190