Комоллота чуть хрипловатым после болезни голосом сказала:
— А я и не надеялась, новый гошай, что мы так скоро увидимся.
Раджлакшми вела себя так, будто давно была со всеми знакома.
— Комоллота-диди, он все эти дни только о тебе и говорил, хотел приехать еще раньше, но я ему помешала. Это я во всем виновата.
Комоллота залилась румянцем смущения, Падма, отвернувшись, захихикала. По внешнему виду Раджлакшми все сразу поняли, что она из богатого дома, ко кем она мне приходится, оставалось загадкой, и всем не терпелось ее разгадать. Это не ускользнуло от глаз Раджлакшми.
— Комоллота-диди,— вдруг спросила она,— ты меня не узнаешь?
Комоллота покачала головой.
— Ты никогда не встречала меня во Вриндаване? Комоллота сразу поняла насмешку.
— Что-то не припоминаю,— с улыбкой ответила она.
— И неудивительно, диди. Я из здешних краев и никогда даже близко не была от Вриндавана.
И она рассмеялась. Когда Лакшми и Сарасвати }шли, Раджлакшми сказала, кивнув в мою сторону:
— Мы с ним из одной деревни, вместе учились в школе и были друг другу совсем как родные. Мы жили рядом, и я звала его «дада», а он любил меня, как сестру. Даже не побил ни разу. Правду я говорю? — обратилась она ко мне.
— Вы так похожи друг на друга! — с восхищением воскликнула Падма.— Оба высокие и стройные, только ты светлая, а новый гошай смуглый!
— Ну конечно, милая Падма,— серьезно ответила ей Раджлакшми,— разве можем мы быть несхожи между собой?
— О, ты даже знаешь, как меня зовут! Наверное, тебе сказал новый гошай?
— Я и приехала повидаться с вами, потому что столько от него о вас наслышалась. «Зачем тебе ехать одному? — сказала я,— возьми и меня. С тобой я ничего не страшусь, и никто не посмеет злословить, увидев нас вдвоем. А если и посмеет, то, как говорится, яд застрянет у Нилакантхи в горле».
Поистине, женщины умеют шутить весьма своеобразно.
— Ну скажи, зачем ты морочишь ребенку голову! — сердито воскликнул я.
— Может быть, ты объяснишь, как следует разговаривать с ребенком? — с притворным простодушием спросила Раджлакшми.— Я чистосердечно говорю все, что думаю. Чего ты сердишься?
Ее невозмутимый вид против воли рассмешил меня.
— Чистосердечно! — воскликнул я.— Комоллота, ты в целом мире не встретишь другой такой притворщицы. Не доверяйся ее словам — она что-то замышляет.
— Зачем ты наговариваешь на меня, гошай! Верно, ты сам вынашиваешь против меня коварные замыслы. ч
— Несомненно.
— А я вот нет. Я безгрешна и чиста.
— Как Юдхиштхира!
Комоллота улыбнулась, но не словам Раджлакшми, которые, скорее всего, были ею не поняты и сбивали с толку, а тому, как она разговаривала со мной. Ведь в первую нашу встречу я не обмолвился и словом о существовании Раджлакшми. Да и что я мог бы сказать о ней в то время?
— Как тебя зовут? — спросила Комоллота.
— Раджлакшми. А он зовет меня просто Лакшми. Я же обращаюсь к нему «ого» и «хаго». А теперь он просит, чтобы я называла его «новый гошай». Говорит, так ему будет приятнее.
Падма вдруг захлопала в ладоши:
— Я поняла, теперь я все поняла! Комоллота одернула ее:
— Что за несносная девчонка, до всего ей есть дело. А ну скажи, что же ты поняла?
— Я и вправду все поняла. Сказать?
— Не надо. Уходи-ка ты лучше отсюда. Комоллота ласково взяла Раджлакшми за руку и
сказала:
— За разговорами мы не заметили, что солнце палит вовсю. Вы, наверное, проголодались. Пойдем со мной, ты умоешься, поклонишься богу, а потом мы все отведаем прошада. И ты иди, гошай.
С этими словами она повлекла Раджлакшми за собой по направлению к храму.
Тут только я понял свою оплошность. Ведь теперь нас начнут потчевать освященной пищей, а для Раджлакшми с ее фанатичной приверженностью основным индуистским предписаниям вопросы еды имели первостепенное значение. Никакие логические доводы не могли бы переубедить ее на этот счет, ибо здесь говорила не столько ее вера, сколько сама ее натура,— изменить себе она просто не могла. Как часто такая непреклонность выручала Раджлакшми, казалось бы, в безвыходных ситуациях. Правда, сама она никому не признавалась в этом, да, собственно, это было ни к чему. И все же, несмотря ни на что, Раджлакшми, с которой я когда-то встретился по воле случая, стала для меня самым необходимым существом, самым дорогим на свете. Но довольно об этом.
Если она и была беспощадной, то только к себе самой. Других же она не только ни к чему не принуждала, но, напротив, говорила им с улыбкой:
— Ну зачем так изводить себя? В наше время нельзя быть столь привередливым.
Раджлакшми знала, что я ни во что не верю, и желала одного — чтобы я не совершал ничего святотатственного у нее на глазах. Когда же я пытался рассказать ей о своем предосудительном поведении, она зажимала уши, чтобы не слышать, или, подперев щеку рукой, изумленно говорила:
— И откуда только ты взялся на мою голову? Всю мою жизнь перевернул.
Однако на этот раз все обстояло совершенно по-другому. Обитатели тихого уединенного монастыря, куда мы приехали, были вишнуитами, уже принявшими посвящение. Для них не существовало кастовых различий, не имело значения, кто какую веру исповедовал, поэтому каждого гостя здесь встречали приветливо, с искренним уважением и радушно потчевали освященной пищей. Никто не позволял себе оскорбить их, отказавшись от угощения. Не мог же я допустить, чтобы теперь этот грех произошел по моей вине,— я бы всю жизнь потом не простил себе такого поступка. Я знал, что Комоллота ни словом не упрекнула бы меня, только глянула бы и, опустив голову, отошла в сторону. Что бы я ответил на этот немой укор?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190