Она натянуто улыбнулась.
— Пожалуй, ты прав. Подумать только, ведь недавно в Аре мне день и ночь приходилось ухаживать за тобой! Счастье, что тогда нас никто не видел вместе. Надеюсь, там у тебя нет знакомых или друзей?
— Напрасно ты иронизируешь и стараешься уязвить меня,— ответил я, пристыженный ее словами.— Я ведь понимаю, что по своим человеческим качествам я намного уступаю тебе.
— Я тебя упрекаю! — воскликнула она с горечью.— Ты что ж, думаешь, я приехала тогда к тебе, чтобы попрекать потом? Послушай, есть предел человеческому терпению — не испытывай меня.
— «Дурная репутация»! — повторила она немного спустя.— Я скорее согласилась бы вытерпеть любой позор, чем решилась бы произнести такие слова!
— Я знаю, ты вернула меня к жизни,— виновато сказал я,— но что делать, я—ничтожный, слабый человек. Меня не сравнить с тобой.
— Пусть тебя не терзают угрызения совести,— гордо ответила она.— Если я и спасла тебя, то сделала это ради себя, а не ради тебя. И учти, я никогда не считала тебя ничтожным или слабым человеком. Возможно, тогда все было бы значительно проще — накинула бы себе на шею петлю и обрела наконец покой.
И, не слушая моих возражений, она вышла из комнаты.
На следующее утро Раджлакшми принесла мне чай и молча пошла к дверям. Я окликнул ее:
— Ты не хочешь со мной разговаривать?
— Почему? — Она остановилась.— Тебе нужно что-нибудь сказать?
— Да. Что ты думаешь насчет того, чтобы из Праяга поехать путешествовать?
— Поезжай, если хочешь,— равнодушно ответила она.
— Едем вместе? — предложил я.
—- Ты решил сделать мне одолжение?
— Так ты не хочешь?
— Не знаю. Посмотрю, как будет со временем. И она ушла по своим делам.
Я глубоко вздохнул.
— Дорогая, разве ты в силах не разговаривать со мной? — обратился я к ней за обедом.—Зачем же пытаться делать невозможное?
— Это действительно невозможно, когда люди находятся вместе,— спокойно и серьезно ответила она.— Но я и не собираюсь ссориться с тобой.
— Чего же ты хочешь?
— Я со вчерашнего вечера все время думаю, до каких пор мы будем тянуть эту канитель. И ты и я — мы оба прекрасно понимаем, что пора кончать все это. Конечно, я сама во всем виновата, но...
— Что «но»? — спросил я ее, видя, что она замялась.
— Ничего. Вечно тащусь за тобой, жду твоих милостей, как какая-нибудь бесстыдная пустышка.—Лицо ее передернулось от отвращения к самой себе.— Какое впечатление я произвожу на сына, что думают обо мне слуги! Разыгрываю какую-то комедию...
Она помолчала.
— Разве простительно это в моем возрасте?! Ты собираешься ехать в Праяг? Поезжай. Но перед отъездом в Бирму постарайся повидаться со мной. Конечно, если сможешь.
Она встала и вышла из комнаты.
У меня сразу пропал аппетит. По выражению ее лица я понял, что дело принимало серьезный оборот,—в ней не просто говорила обида или чувство оскорбленной гордости. Нет, она действительно что-то задумала.
В сумерки поднос с едой мне принесла служанка. Удивленный ее приходом, я спросил о Пьяри и был весьма озадачен, когда услышал, что она приоделась и уехала куда-то в коляске. Я ничего не понимал — откуда взялась коляска и зачем ей понадобилось наряжаться и куда-то
ехать? И вдруг мне вспомнились ее слова о том, что в этом городе она уже умерла однажды. Мне стало не ко
себе.
Наступил вечер, в комнатах зажгли свет, а она все не
возвращалась.
Я накинул на плечи чадор и вышел прогуляться. Побродив по улицам, я в одиннадцатом часу вернулся домой. Раджлакшми все еще отсутствовала. Я встревожился не на шутку и уже подумывал о том, чтобы позвать Ротона и все у него выяснить, как вдруг на улице послышался шум подъехавшего экипажа. Я выглянул из окна и увидел, что возле нашего дома остановился большой фаэтон.
Из него вышла Пьяри, нарядная, сверкающая украшениями. Ее привезли два каких-то господина. Я не разглядел, кто они были, бенгальцы или бихарцы. Не выходя из экипажа, они что-то тихо сказали ей. Очевидно, попрощались. Потом кучер взмахнул хлыстом, лошади рванулись вперед, и фаэтон скрылся из глаз.
ГЛАВА XV
Не переодеваясь, Раджлакшми направилась в мою комнату, чтобы узнать, как я провел вечер без нее.
Увидев ее, я тут же вскочил и, выбросив театральным жестом руку вперед, воскликнул:
— О жестокая Рохини! Ты не знаешь Гобиндолала! О! Если бы со мной был пистолет! Или меч!
— Что тогда? — сухо поинтересовалась она.— Ты убил бы меня?
— Нет, дорогая,—рассмеялся я,— во мне не кипят такие благородные страсти, я ведь не набоб какой-нибудь! Да разве найдется в двадцатом столетии злодей, способный завалить камнями подобный источник радости! Напротив, я благословляю тебя, о жемчужина и украшение всего певческого рода. Да продлятся дни твои, да прославится твоя красота по всей вселенной, да будет звучать твой голос слаще вины! Пусть танец твоих лотосоподобных стоп затмит славу Урваши и Тилоттамы! А я буду издалека петь тебе хвалу.
— Что ты этим хочешь сказать? — не поняла она.
— То, что ты слышишь! Но к делу. Я еду поездом, который отходит в час. Сначала — в Праяг, а затем в святая святых бенгальского служивого люда—в Бирму. Если представится возможность, загляну к тебе повидаться перед отъездом.
— Тебя, по-видимому, не интересует, где я была? — спросила она.
— Нисколько.
— й ты собираешься воспользоваться первым предлогом, чтобы расстаться со мной?
— Ну, пока мои грешные уста не решаются утверждать это. Но если мне удастся выбраться из этой переделки, то, возможно, твои предположения оправдаются.
Она помолчала, а потом спросила с вызовом:
— Ты что же, намерен всегда обращаться со мной, как тебе заблагорассудится?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190