Мокрые толстые губы изобличали извращенную
чувственность, глаза горели похотью. И все же в эту минуту ни кичливое
высокомерие, ни похоть не могли скрыть смятения, охватившего душу
верховного вождя.
Иное дело Карапана. Лет ему было немало, глубокие морщины избороздили
его старческое лицо, но глаза при этом сохранили удивительную молодость и
живость. Он сидел выпрямившись, не двигаясь, положив руки на колени, и мог
бы сойти за каменного идола, если бы не острый взгляд, каким он сверлил
нас, стараясь, казалось, пронзить насквозь. Невозмутимый, зловещий и
загадочный, он, чувствовалось, хладнокровно, не моргнув глазом пошел бы на
любую подлость и способен был уничтожить всякого, кто посмел бы ему
воспротивиться. В нем ощущалась душа жестокая и коварная. Недаром араваки
боялись его как огня.
Подле Конесо, по другую руку, стоял низкорослый щуплый вождь с юрким
бегающим взглядом. Он почти терялся под пышным убранством из цветастых
поясов и птичьих перьев: вероятно, богатый убор призван был скрыть
тщедушность его фигуры. Это был Пирокай, брат Манаури, завистник и
интриган. Он смотрел на своего брата, но особой радости в его глазах не
замечалось.
Так, молча, уставившись друг на друга, мы сидели довольно долго.
Наконец Конесо откашлялся и открыл рот. Но вместо цветистого приветствия,
к каким я привык уже у индейцев, раздалось нечто похожее на хрюканье,
обращенное не то к Манаури, не то ко мне:
- Вы... устали?
Ничего лучшего не придумал в такой момент!
- Нет, - буркнул в ответ Манаури.
- Вы испытываете жажду? - продолжал допытываться Конесо.
- Нет, - повторил мой спутник.
Поскольку верховный вождь, как видно, не собирался становиться
разговорчивее, не приходилось и нам особенно печься о соблюдении
вежливости.
- Я испытываю жажду! Все мы испытываем жажду! - вмешался я.
Едва Арнак перевел мои слова, Конесо приказал стоявшим в отдалении
женщинам принести еду и напитки.
- Ты плохо меня понял, вождь! - проговорил я. - Я говорю о другой
жажде.
- О какой?
- Мы жаждем теплых слов приветствия!
- Разве вас не приветствовали мои люди и не говорили вам теплых слов?
- с явным вызовом ответил Конесо. - Разве они не выходили на лодках вам
навстречу и не приветствовали вас как братья?
- Они - да, приветствовали, а ты? Ты - нет.
- Я еще успею! - хмуро буркнул вождь и повернулся к женщинам,
подносившим корзины, полные яств, и громадные кувшины с неизменным кашири.
Он внимательно следил, чтобы всем досталось поровну: и нам, тридцати
прибывшим, и его свите из старейшин племени.
С кислой миной Конесо выпил за мое здоровье, за здоровье Манаури, и
началось пиршество. Но как же отличалось оно от празднеств у гостеприимных
варраулов! Каким было тягостным, натянутым, без радостных кличей, без
веселых улыбок.
Шаман Карапана ничего не пил и не ел, он сидел невозмутимый и курил
длинную трубку из бамбука. Изредка затягиваясь, он не сводил с нас
холодного, бесстрастного, но пристального взгляда, словно стараясь
отметить все наши лица какой-то невидимой печатью. Хромой Арасибо явно
пугался его взгляда и прятался за мою спину, но взгляд шамана настигал его
и там.
По требованию Конесо Манаури рассказал всю историю пребывания в плену
на острове Маргарита, побега оттуда и дальнейших наших приключений вплоть
до сегодняшнего дня. Рассказ был долгим. Индейцы, окружив нас плотным
кольцом, слушали затаив дыхание, и даже старейшины несколько смягчились,
хотя, как видно, и не отрешились полностью от прежней настороженности.
Когда Манаури умолк, воцарилась мертвая тишина. Нарушил ее Конесо.
Недобро сверкая глазами, верховный вождь с угрозой в голосе обратился ко
мне и к Манаури:
- С чем вы к нам прибыли? Отвечайте!
Эта неожиданная враждебность, как и странный смысл его слов,
ошеломили нас, лишив дара речи.
- Какие козни вы замышляете? - рявкнул Конесо.
И тут я впервые увидел, как Манаури вспыхнул диким гневом. Лицо его
потемнело, исказилось яростной гримасой хищного зверя. Но он не утратил
самообладания, не взорвался, не сделал ни одного непочтительного движения
и лишь глухо, сдавленным голосом процедил:
- Как смеешь ты возводить на нас такую клевету? Мы не замышляем
никаких козней, знай это, Конесо! Мы пришли сюда как братья к братьям! У
нас чистая совесть!
- Чистая?
- Как смеешь ты не верить? Где твой разум?
В ответ Конесо злобно фыркнул.
- А что вы делали у варраулов? Ты станешь отрицать? - спросил он.
- Что плохого мы там сделали?
- Вы с ними сговаривались! Ты будешь это отрицать?
- Сговаривались? Варраулы встретили нас гостеприимно.
- Значит, вы не заключали с ними подлого союза?..
- Подлого?
- Да, Манаури, подлого союза против меня. Вы хотите с помощью
варраулов посеять рознь в нашем племени...
Этого Манаури снести уже не мог. Он встал. Медленно, словно
крадучись, приблизился к верховному вождю и, наклонившись над ним, гневно
бросил ему в лицо оскорбительные слова:
- Конесо, черви сожрали твой разум! Ты плохо встречаешь гостей,
пожалел и для нас, и для себя кашири, выпил его мало, а язык твой болтает
вздор, будто ты пьян до потери сознания!..
Дело принимало серьезный оборот. Верховный вождь у южноамериканских
племен, как правило, не обладая безоговорочной властью, не вершил над
подданными суд и расправу и оставался главой племени, лишь пока
признавались его ум и храбрость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215