- Ты спрашиваешь, ваша милость, что означают эти выстрелы? Они
означают, что вас, сеньоры, почтенных наших гостей, я честь имею
покорнейше просить вести себя спокойней, без всяких лишних волнений.
Означает это также, что ни теперь, ни позже я не дам вам ни одного
обитателя этих берегов для работы в Ангостуре или где-либо еще.
- Что? Что, сударь? Ты что плетешь? - Жилы вздулись у него на висках
и на шее, глаза вылезли из орбит. Судорожным движением он схватился за
пистолет, торчавший у него из-за пояса.
- Бога ради! - Я был сама любезность. - Не надо так гневаться, ваша
милость. Взгляни, будь добр, за мою спину.
Он взглянул - и это помогло. Там стоял Арнак с нацеленным на него
ружьем.
- Я уже упоминал однажды в этом почтенном обществе, - сказал я, - что
нам доводилось расправляться с вашей милости соплеменниками, ибо они
недооценивали наших сил! Ужель и на этот раз предстоит событие столь
печальное?
Моя уверенность и спокойствие умерили его пыл. Наконец-то он стал,
кажется, прозревать и смотрел на меня так, будто хотел насквозь пронзить
взглядом.
- Сержант вашей милости чрезмерно горяч и не слишком умен, -
продолжал я. - Не откажи, ваша милость, посоветовать ему не принуждать нас
вопреки нашей воле оборвать раньше времени его ценную жизнь!
Дон Эстебан, скрипя зубами, последовал моему совету и отдал своим
солдатам соответствующий приказ. После первых минут горячки испанец стал
обретать равновесие духа и, прищурив глаза, присматриваться к окружающему
внимательно и настороженно.
- К чему все же ваша милость клонит? - вдруг прямо спросил он.
- К миру и согласию.
Он вонзил в меня взгляд, словно стилет.
- Это издевка?
- Упаси бог!
- Ты, ваша милость, намерен прибегнуть к насилию?
- Только в случае необходимости.
- Но, надеюсь, ты не сомневаешься, что и мы умеем стрелять?
- Дон Эстебан, кто посмеет в этом усомниться? - Любезным поклоном я
выразил свое согласие. - Но сопротивление ничего вам не даст - силы
слишком неравны. Если дело дойдет до перестрелки, вы доставите нам крайнее
огорчение печальной необходимостью лишить всех вас жизни, прежде чем вы
успеете произнести "Отче наш". А жаль!
Наступила минута тягостного молчания. Дон Эстебан понял - с моей
стороны это не просто похвальба. Он окончательно подавил в себе гнев и
усмирил злобу, которых не на ком было сорвать. С изменившимся, все еще
покрытым бледностью лицом, он смотрел на меня озадаченным взглядом, словно
только теперь впервые меня увидел и вдруг обнаружил нечто совершенно
неожиданное. Он смотрел не только обескураженно, но с каким-то застывшим
удивлением.
- Дон Хуан, ты сам дьявол! - пробормотал наконец он. - Но не думай,
что убийство испанца на этот раз обойдется тебе безнаказанно! Не забывай,
кого мы здесь представляем!
- Ну и что? Разве коррегидор в Ангостуре - господь бог? Вы, кажется,
снова переоцениваете свои силы!
- Послушай! - выкрикнул испанец возмущенно. - Ты в Венесуэле, во
владениях его королевского величества Филиппа Пятого.
- Я в бескрайних глухих лесах, где ни один белый пока не обрел еще
власти! - воскликнул я, перекрывая его голос, но тут же взял себя в руки и
уже тише добавил: - Ты говоришь, здесь владения испанского короля? Отчего
же тогда ты ведешь себя так, словно находишься в чужой стране и грабишь
врагов? Почему сам забываешь, что находишься в Венесуэле?
Я резко поднялся с табурета, подошел к испанцу и, в упор глядя ему в
глаза, твердо проговорил:
- Дон Эстебан! Довольно изысканной болтовни и пустопорожних споров!
Поговорим наконец как разумные люди, к которым мы себя пытаемся
причислять. Я не случайно минуту назад говорил о мире и согласии. Больше
здравого ума, сеньор, меньше самонадеянности! У нас общие враги и общие
интересы, нужно только смотреть чуть дальше кончика собственного носа. И
впрямь ли ваша милость печется о благе Венесуэлы? Если так, то хорошо!
Прими тогда к сведению, что вместе с этими индейцами я намерен оказать
вашей стране большие услуги и охранять ее границы, если только ваше
неблагоразумие этому не помешает...
И тут я выложил ему все, что знал об акавоях, об их предполагаемом
нашествии на берега нижнего Ориноко - нашествии, слухи о котором доходили
уже до ушей дона Эстебана. Знал он и то, что акавои готовят нападение не
по своему почину, а подстрекаемые голландскими плантаторами,
обосновавшимися в бассейне реки Эссекибо. Во всяком случае, после того как
я раскрыл дону Эстебану более широкий и глубокий смысл этих планов,
состоявший, вероятнее всего, не просто в нападении на венесуэльских
индейцев, а - кто знает? - не в территориальных ли притязаниях голландцев
на устье Ориноко, а значит, на территорию Венесуэлы, глаза испанца
вспыхнули новым блеском: он понял. Понял, что такая возможность
действительно реально существует, ибо уроки истории прошлого доказывали,
что голландцы, англичане и французы однажды уже сумели вторгнуться на
испанские земли, в Южную Гвиану, и там силой кулака обосноваться.
Кто же мог поручиться сегодня, что голландцы не точат теперь зубы на
Ориноко?
- А если явятся акавои, союзники голландцев, - излагал я испанцу свои
соображения, - мы будем, следовательно, защищать и целостность Венесуэлы.
Но как же нам устоять против них, если вы сами, испанцы, хотите ослабить
наши силы на пятьдесят лучших воинов?
- Вы правы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215