"Довольно, довольно с меня кровопролития! Прочь из этих краев, краев
больших полноводных рек и бескрайних лесов, краев прекрасных, но
искалеченных безжалостным сапогом голландских колонизаторов и жестоких
поработителей!" Скорее бежать из этого ада человеческой алчности и ужаса
колониального рабства и угнетения - это становилось непреодолимой
потребностью моего разума, души и сердца.
Часа через два после захода солнца под темным пасмурным небом начался
морской отлив. Течение все ускорялось и уносило наше судно из этой адской
тюрьмы.
Полтора дня мы плыли вниз по Эссекибо. Никто не посмел встать на
нашем пути. Когда позади остались острова устья реки и впереди открылось
море, веселый южный ветер подхватил наши паруса и помчал нас к дому.
С наступлением дня мы были уже на траверзе впадения Померуна в море.
Нас никто не преследовал!

АРНАК БУДЕТ ЖИТЬ!
Весь предыдущий день на суше и все дни пути по морю на шхуне я был
занят заботами о жизни Арнака. Каждый час я наведывался к другу, лежавшему
в тени парусов, и со стесненным сердцем подолгу сидел подле него. Он все
еще был недвижим, словно спал, но фактически находился в бессознательном
состоянии. Два усердных опекуна не отходили от него ни днем ни ночью: наш
мудрый Арасибо, знающий все целебные травы и магические заклинания, а
также верная индианка Хайами из племени макуши. Она постоянно была при нем
и взывала к каким-то своим духам. Родная сестра бы не заботилась о раненом
более преданно.
На мои вопрошающие взгляды Арасибо неизменно отвечал, корча свое
уродливое лицо:
- Он будет жить, Белый Ягуар! Верь мне!
Какие-то настойки трав, которыми Арасибо омывал раны и поил Арнака на
всем пути нашего морского перехода, оказывали чудотворное действие. На
второй день Арнак открыл глаза, и, хотя жар все еще не спадал, взгляд его
был почти осознанным. Потом он уснул, и это был живительный сон. Глаза
Хайами налились слезами радости, да и всем нам, друзьям Арнака, стало
легче на душе - призрак смерти, круживший до сих пор над ним, казалось,
стал отступать.
Пришло время подумать и о нашем ближайшем будущем. Я призвал
негритянку Марию, бывшую няньку детей плантатора Рейната в Бленхейме,
Фуюди и молодую голландку Монику. Мы сидели на носу корабля и вели
дружескую беседу. Моника была славной девушкой и с жестокими голландскими
плантаторами не имела ничего общего, поэтому мне важно было привлечь ее на
нашу сторону. На плантации Вольвегат ей редко доводилось наблюдать
жестокость по отношению к невольникам, процветавшую на других плантациях,
и диким казалось то чудовищное воспитание, которое получили дети Рейната.
- Пока, - начал я, - четырем нашим заложникам-плантаторам придется
погостить несколько недель, а может, и больше, у вождя Оронапи на острове
Каииве, я хотел бы взять всех детей с собой в Кумаку и просить вас
заняться там перевоспитанием этих несчастных, выросших под воздействием
родителей безжалостными зверенышами. Не согласились бы вы, мисс Моника,
попробовать их перевоспитать, чтобы они хоть немного стали похожими на
нормальных детей? Вы ведь учились в школе...
Моника выразила опасение, справится ли она.
- Несомненно! Ведь принцип "Люби ближнего, как самого себя" не так уж
трудно вселить в душу ребенка. Было бы желание. А больше ничего и не надо.
В конце концов Моника согласилась. Но на ее миловидном лице я заметил
какое-то сомнение.
- Скажите, Моника, что вас смущает? - поинтересовался я.
- А вы обещаете, что потом я буду свободна и мне разрешат вернуться
на Эссекибо? - спросила она чуть дрогнувшим голосом.
Я дружески посмотрел на нее.
- Разумеется, вы ведь не заложница, вы совершенно свободный человек!
Я лишь прошу вас остаться с нами до тех пор, пока у нас будут находиться
доги плантатора Риддербока из Вольвегата.
- А если им придется навсегда остаться в Гвиане?
- Почему?
- Если его превосходительство ван Хусес не выполнит условий и не
пришлет требуемое вами письмо?
- Дорогая Моника! Вы имеете дело с честными людьми; нам, правда,
приходится убивать врагов, но только на войне, а с детьми и
очаровательными девушками мы не воюем...
Спустя несколько часов море начало менять цвет, превращаясь из чисто
голубого в желтоватое, - верный признак того, что мы подходили к устью
Ориноко. Я велел пригласить к себе плантаторов.
Минхер Зеегелаар, казалось, был спокоен и, похоже, смирился со своей
участью, зато истеричный Рейнат не переставал возмущаться и кипятиться. Я
в нескольких словах обрисовал им ближайшее их будущее: им придется побыть
гостями Оронапи, благородного вождя варраулов на острове Каииве, а их дети
под опекой Моники ван Эйс поплывут с нами в Кумаку.
- Я протестую! - вскричал Рейнат. - Я не согласен на разлуку с
детьми!..
- Прошу не забывать, - возразил я спокойно, - что вы здесь всего лишь
пленник-заложник и свои желания можете оставить при себе...
- Это произвол! Это варварство!..
Спустя несколько часов мы вышли к главному, южному, устью Ориноко,
достигавшему в этом месте около сорока миль в ширину. Южный, видный нам
берег реки, воды которой здесь перемешались с соленой, морской, густо
порос суровой растительностью, называемой в этих местах мангровой. И лишь
за полосой этих зарослей, наполовину стоящих в воде, клубились настоящие
тропические джунгли, которые на нижнем берегу Ориноко были особенно дикими
и буйными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215