..
Слова эти произвели неожиданное впечатление, словно бичом стегнув
несчастного калеку. В косоватых его глазах мелькнул страх, он сразу как-то
сник и весь сжался.
- Какие проделки? - спросил Манаури.
- Ладно, - махнул рукой Фуюди, - не стоит говорить! Не хочу
вспоминать!
- Ты начал - продолжай! - настаивал вождь.
- Он смутьян, ослушник и подстрекатель! - стал перечислять Фуюди,
указуя осуждающим перстом на Арасибо.
- Объясни!
Провинности Арасибо поистине оказались тяжкими: он совершил
святотатство. Живя вместе с другими араваками у горы Грифов, он не захотел
признать приговора шамана Карапаны, вынесенного какому-то его
родственнику, посмел ослушаться шамана, пытался подорвать его могущество и
- безумный клеветник! - не остановился перед оскорблением, утверждая, что
Карапана - никчемный и слабый шаман.
Только зубы каймана и тяжкие раны спасли тогда Арасибо от смертного
приговора, и его лишь бросили одного у горы Грифов.
Все присутствовавшие на палубе смотрели на калеку со страхом,
поражаясь, как такой неказистый человечек оказался способен на подобную
дерзость.
- Это правда? - повернулся вождь к Арасибо.
- Правда! - буркнул тот, но выражение упрямства в его глазах ясно
говорило, что он не признает себя виновным.
- Возможно, шаман был к нему несправедлив? - выступил я в его защиту.
На мой вопрос никто не ответил, и вообще трудно было понять,
воспринят ли он всерьез. Вероятно, авторитет шамана был непререкаемым, а
водя его не подлежала обсуждению.
- Не понимаю, почему создание нового рода должно вызвать гнев
старейшин? - с вызовом проговорил Манаури, возвращаясь к ранее сказанным
словам Фуюди.
- Конесо этого не любит! - коротко ответил тот.
- Не любит?
- Он может вас не признать.
Манаури гневно сжал губы, глаза его потемнели.
- Но ему придется признать, что мы вернулись! - проговорил он.
- Это правда! А кто будет главой вашего рода? - помолчав, спросил
Фуюди.
Манаури и несколько араваков взглянули на меня.
- Нет! - проговорил я твердо. - Не я! Мне вскоре придется вас
покинуть и отправиться на юг, в английские фактории. Вашим вождем должен
быть Манаури, это ясно!
- Белый Ягуар говорит мудро! - поддержал меня Арнак. - Наш вождь -
Манаури.
Все согласились, и вопрос был решен.
Леса по обоим берегам реки утопали в сплошных непроходимых болотах.
На многие мили вокруг деревья росли прямо из воды или из мшистых трясин,
залитых водой. Лишь изредка попадались островки сухой земли. Зловоние
гниющих растений доводило порой до одури. Жить здесь было бы невозможно. И
тем не менее какой богатейший животный мир населял эти болотистые трущобы!
Леса звенели от птиц, мириады насекомых жужжали в душном влажном воздухе.
Здесь мне впервые довелось увидеть необыкновенных бабочек, столь
великолепных, что, пораженный, я едва верил собственным глазам. Величиной
в две человеческие ладони, цвета лазурного неба, к тому же они сверкали на
солнце, словно расплавленный металл. Бабочки эти часто вылетали из леса и
кружили над кораблем. В них было что-то волшебное: созерцая их голубизну,
человек невольно переносился в страну какой-то счастливой сказки.
Загадочное очарование их еще более усиливали утверждения индейцев, что
некоторые бабочки - это лесные духи, гебу, притом часто духи злые.
Диковинность и безбрежность окружающей природы подавляли человека.
Лес был так могуч в своем зловещем величии, что пред ним людские дела и
заботы порой казались ничтожными, вздорными и меркли, как меркнет свет
свечи в лучах солнца.
В один из дней далеко на юге замаячила длинная гряда не очень
высоких, покрытых лесом холмов. Это были крайние отроги большого горного
хребта, протянувшегося с запада на юго-восток почти на полтысячи миль и
составлявшего барьер, за которым на юге несла свои воды знаменитая река
Куюни. Сам по себе вид далеких гор доставил нам облегчение: там по крайней
мере не будет гнетущих душу топей и болот.
Поселения араваков на Итамаке лежали на несколько миль выше места
впадения этой реки в Ориноко, но еще до того, как мы достигли устья этой
реки, берега, хотя все еще и болотистые, стали обретать вид, более
привлекательный и радующий глаз.
Весть о нашем приближении опередила нас, и люди выплывали нам
навстречу. Из прибрежных зарослей к нашему кораблю устремлялись лодки. Это
араваки-туземцы приветствовали возвращающихся родичей; отцы находили
Сыновей, братья встречали братьев. Многие поднимались на палубу парусника,
наполняя его веселым говором.
И лишь ко мне туземцы приближались с опаской. Они едва осмеливались
смотреть мне в лицо, исполненные страха и почтения, словно я был каким-то
божеством. Только убедившись, что я такой же человек, как и все, к тому же
дружески к ним расположенный, они понемногу осмелели.
- Люди говорят, ты везешь с собой много-много сокровищ, - смеясь,
переводил мне Манаури.
Вождь буквально светился от радости - память о нем в людях за годы
его неволи не умерла! Его помнили, признавали, с почетом встречали. Одно
лишь огорчало: среди встречавших не было его брата Пирокая, нынешнего
вождя рода, человека, как не раз говорил мне Манаури, неприветливого и
завистливого. Впрочем, из старейшин вообще никто к нам на корабль не
прибыл, и приветствовал нас лишь простой люд: воины и охотники. Зато
приветствовали они нас сердечно и радостно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215