Быстрый, острый взгляд дона Эстебана свидетельствовал о том, что он
правильно понял мои слова.
- А может, это случайность? - Испанец оживился.
В это время какая-то собачонка, напуганная, вероятно, грохотом
выстрелов, выскочила из ближайшей хижины на площадь и, собираясь броситься
наутек, заметалась неподалеку. Увидев ее, Вагура вышел чуть вперед,
прицелился и выстрелил. У меня не было времени остановить шалопая.
Несмотря на то что собака ошалело металась не менее чем в сорока шагах,
она свалилась как подкошенная и, пару раз дернувшись, испустила дух.
Стоявший поблизости испанский солдат подбежал к собаке и ткнул ее
ногой.
- Попал прямо в голову! - крикнул он, уставясь на нас глазами,
полными испуганного удивления.
Дон Эстебан, нервно подрагивая рукой, разглаживал бороду. Он явно
помрачнел, лицо его вдруг словно увяло, хотя он и пытался изобразить на
губах улыбку, по она давалась ему с трудом.
- И сколько у вас таких людей? - сверкнул он на меня холодным
взглядом.
- К сожалению, немного, совсем немного! - ответил я огорченно. - Вот
те, что здесь, перед вами, и еще несколько отрядов, находящихся сейчас в
лесу, недалеко отсюда.
- Отряды в лесу? Что они там делают?
- Обучаются и ждут моих указаний.
Он снова пристально на меня посмотрел.

"ДОН ХУАН, ТЫ ДЬЯВОЛ!"
Когда мы не торопясь подходили к главному тольдо, где все еще сидел
Конесо в окружении своей свиты, я повернулся к Арнаку и шепотом велел ему
отправить гонца к Ласане, Арасибо и Кокую: пусть они не мешкая начинают
действовать, как мы договорились.
Под тольдо дон Эстебан и я уселись рядом с верховным вождем на двух
приготовленных табуретах.
- А где будет сидеть Манаури? - обрушился я на Конесо. - Прикажи
принести табурет и для него.
Верховный вождь, не переча, послал человека в свою хижину.
Мы молча ждали его возвращения, сидя друг подле друга, за спиной
каждого стояла его вооруженная свита. За доном Эстебаном стоял тот самый
сержант, что безуспешно искал у нас шхуну, и предводитель индейцев чаима.
Лица у всех нас были внешне непроницаемы, взоры спокойны, но мы
настороженно и внимательно следили друг за другом, и все отлично
чувствовали тяжесть легшего на нас бремени. Толстая, чувственная нижняя
губа Конесо теперь отвисла, будто дряблая кишка, олицетворяя собой все
уничижение верховного вождя. Конесо мучила нечистая совесть, к тому же он
не знал, что еще ждет его впереди. Дон Эстебан, напротив, был весь собран,
хотя и встревожен, ожидая переговоров с едва скрываемым возбуждением. В
таком состоянии человек особенно опасен, ибо легко возбудим и склонен к
необдуманным действиям.
Я сознавал: события зашли столь далеко, что теперь нет иного выхода -
или решительная победа, или смертельный бой.
Когда табурет принесли и Манаури сел, я громко обратился к нему,
чтобы слышали все:
- Манаури, ты будешь предельно точно переводить на испанский язык
дону Эстебану каждое слово, которое сейчас здесь будет произнесено
по-аравакски, а вы, - посмотрел я на Конесо и его людей, - отвечайте мне
ясно и честно, если хотите отвратить от племени грозящее ему несчастье.
Они мрачно молчали. С согласия дона Эстебана я приказал привести трех
представителей от группы пленников для участия в переговорах. Подойдя, они
встали за моей спиной, рядом с Арнаком, сторонясь людей Конесо.
- Кажется, тут еще не все собрались, - воскликнул я. - Конесо! Позови
жителей всех ближайших хижин, пусть и они будут здесь.
- Разве это обязательно? - Верховный вождь посмотрел на меня
подозрительно. - Там остались одни женщины и дети!
- Пусть придут женщины и дети! Я обещаю им полную безопасность.
Конесо, хотя и неохотно, отдал распоряжение, и вскоре жители с явной
опаской стали собираться. Вместе с, женщинами отважились прийти и
несколько мужчин. Когда собралась достаточно большая толпа, я потребовал
тишины и громким голосом, не скрывая гнева, перешел в наступление.
- Где Карапана, убийца юного Канахоло? - обратился я с вопросом ко
всем. - Почему его тут нет?
Молчание.
- Отвечайте! - настаивал я. - Ведь он шаман!
- Он ушел в лес, - буркнул Фуюди, - наверно, совершать обряды.
- Что? - возмутился я. - Совершать обряды сейчас, когда здесь, в
Сериме, решается судьба племени? Так он печется о вашей судьбе? Трус он, а
не шаман.
Люди внимали мне со страхом и трепетом. Карапана все еще оставался
грозной силой. Конесо сопел рядом, пытаясь сдержать бешенство и бросая на
меня злобные взгляды.
- Я хочу вам помочь, - продолжал я, обращаясь к аравакским
старейшинам, - и помогу, но требую правды! Вот эти двадцать три человека,
отобранные для испанцев, откуда взяты? Из каких родов?
- Из всех, - проворчал Конесо, - кроме твоего.
- Ах так! А почему вы не дали пятьдесят, как требует дон Эстебан?
- Остальные сбежали в лес.
- Вот как? А ведь еще и сейчас в хижинах Серимы много молодых мужчин,
и их можно брать!
- Их не отобрали. Отобрали только тех.
- А что, те разве хуже?
Глаза Конесо сверкнули злым упрямством, и он ответил:
- Да, хуже.
- Говори прямо: вы хотите от них избавиться, отдать испанцам? Изгнать
из своего племени?
- Да, изгнать из своих родов, - спесиво проговорил Пирокай, - по
только на два года.
- А те, что сбежали в лес, тоже изгнаны из ваших родов?
- И те тоже. Они отобраны для испанцев.
- Отлично! - воскликнул я, повышая голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215