А тем временем мы продолжали устраивать засады на лесной тропе, и на
третий день терпеливого выжидания нам удалось уничтожить трех карибов,
возвращавшихся из столицы на юг, вероятно, в свою деревню неподалеку от
плантации Бленхейм. Операция прошла успешно и бесшумно.
Командам обеих лодок предстояло разведать оба берега Эссекибо, одной
- правый, другой - левый. Когда через четыре дня они вернулись (па
следующий день после нашей операции в засаде), обстановка прояснилась. На
расстоянии около двадцати миль от нынешнего нашего укрытия и примерно в
трех милях от плантации Бленхейм команда, изучавшая левый, западный, берег
Эссекибо, отыскала почти идеальное убежище для шхуны в виде глубокой узкой
излучины, куда, хотя и с трудом, могла войти наша шхуна. Густо поросшая по
берегам излучина представляла собой прекрасное укрытие для корабля.
Плантация Бленхейм лежала почти прямо напротив, на другой стороне реки,
ширина которой в этом месте достигала примерно полутора миль.
Наш переход в новое убежище прошел успешно и без осложнений в период
прилива в одну из особенно темных ночей. Ничто не выдало нашего
присутствия. Шхуна, как и пять наших лодок: две итаубы, две яботы и один
большой кориаль, добытый у карибов, - исчезли, словно камень, брошенный в
воду.
Целый день мы просидели в укрытии, а на следующую ночь я, Фуюди, как
переводчик, и Мария, самая старшая и разбитная из освобожденных нами
негритянок, вооруженные только пистолетами, ножами и подзорной трубой,
переплыли на другую сторону реки. Мария прекрасно знала всю территорию
Бленхейма.
В темноте мы подплыли почти к самой плантации и высадились от нее
примерно в полумиле. Яботу тщательно замаскировали в речных зарослях.
Мария лишь ей известной тропинкой вывела нас на опушку, у которой уже
начиналась плантация.
Оставалось еще с полчаса до рассвета, когда мы взобрались на дерево,
растущее на краю леса, чтобы, скрывшись в ветвях, днем получше изучить
окрестности.
Где-то на плантации ударили в колокол и гонги, зазвучали человеческие
голоса, послышались резкие крики команд. Слышно было, как бегают люди. Все
это происходило в предрассветных сумерках, а когда взошло солнце, нашим
глазам открылась вся плантация. Она занимала площадь около квадратной мили
и представляла собой огромный участок выкорчеванных джунглей, одной
стороной выходящий к реке. Почти на всем участке рос сахарный тростник,
целое море зеленого тростника, рассеченное вдоль и поперек дорожками и
тропинками.
Посреди плантации виднелось множество строений: низкие, приземистые
бараки для рабов, амбары, сараи, будки; чуть в стороне высился прочный и
обширный, хотя и одноэтажный, дом владельца плантации. Это была помпезная
постройка с колоннами у парадного входа - типичная помещичья усадьба
времен колониальной эпохи. Все постройки попроще были из тростника и
пальмовых листьев, а получше - из дерева, как и роскошная усадьба
плантатора.
Чернокожие рабы под присмотром надзирателей торопливо разбежались по
полям, но среди хижин все же сновало еще немало людей, наверное, разных
управляющих, дворовых и домашних слуг. Большинство из них составляли
женщины. Большая группа негров обливалась потом у прессов для выжимания
тростникового сока. Заметили мы и невольников-индейцев. Их, правда, не
погнали на тяжелые работы в поле, они остались в усадьбе.
Меня поразило отсутствие какой бы то ни было ограды или забора -
вероятно, усадьба, закрывшись ставнями, сама превращалась в крепость на
случай нападения врагов. Зато я заметил среди хижин нескольких вооруженных
мушкетами и саблями негров. Как объяснила через Фуюди Мария, это были
стражники из освобожденных негров. Пользуясь привилегиями, они, как
собаки, преданно служили плантатору.
- Они и правда как злые собаки! Особенно их главарь! - рассказывала
Мария. - Настоящий палач! По воле хозяина он не колеблясь замучит до
смерти любого раба.
Все невольники и невольницы ходили почти нагими, в одних только
набедренных повязках и своей наготой выделялись среди прочих, более
привилегированных обитателей плантации, в том числе и вооруженных
стражников, одетых в драные лохмотья, заменявшие им мундиры. Появился во
дворе и начальник стражи, мулат, одетый чуть лучше, чем остальная его
банда, и даже нацепивший на плечи эполеты.
- Как его имя? - спросил я Марию, разглядывая это чучело в подзорную
трубу.
- Мы звали его минхер Давид! Он брал себе в наложницы всех молодых
рабынь, а несогласных сжигали на медленном огне...
- Как же это позволял плантатор?
- Плантатор сам не лучше его...
Я постарался запомнить лицо этого Давида, выражавшее беспредельную
наглость, и решил: если кому-то и предстоит здесь понести кару, то этому
минхеру Давиду в первую очередь.
- Как зовут плантатора?
- Минхер Хендрик.
- А фамилия?
- Не знаю, господин, право, не знаю.
Чуть позже из усадьбы во двор выбежало трое нарядно одетых белых
детей.
- Это дети плантатора, - объяснила Мария испуганно дрогнувшим, как
мне показалось, голосом.
Я взглянул на нее удивленно и осторожно спросил, отчего у нее этот
страх, ведь ей ничто теперь не грозит и впредь грозить не будет.
- Ах, господин! - Мария судорожно передернулась. - Это очень злые
дети. А вот тот мальчик, самый старший, ему всего девять лет, а для рабов
он страшнее самой ядовитой змеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215