нас
вполне удовлетворяли плетеные циновки из растительных волокон.
- Если ты так уж щедр, - рассмеялся я, - дай нам, ваша милость,
несколько ружей и пороха, от этого будет больше проку в нашей борьбе с
акавоями. Но одеяла?!
- Лишних ружей и пороха у меня нет, - возразил он сухо, - поэтому я
даю что могу. И прошу принять!
Мои, быть может, не слишком светские, но ведь вполне резонные
соображения столь резко испортили ему настроение, что я невольно
призадумался. По той настойчивости, с какой он произнес свое "прошу
принять", я сразу понял, что ему крайне важно оставить нам эти одеяла, но
с какой целью? И зачем он так упорно меня принуждает? Я испытующе взглянул
ему в глаза, но снова нашел в них лишь холодную жестокость и затаенную
враждебность.
"Что за поразительный человек? - промелькнуло у меня в голове. - Что
он замышляет? А если все это мне только кажется, и не более?"
И вот тут, когда, уютно развалясь, я сидел на табурете, закинув ногу
на ногу и обхватив колени руками, чувствуя себя в полной безопасности под
прикрытием отряда Вагуры и настороженного Арнака, мысль моя вдруг
перенеслась в далекое прошлое, в пору моих детских лет. На миг перед моим
мысленным взором встали некие события, получившие широкую огласку в моей
северной отчизне.
В те времена неподалеку от отцовской фермы, в одной из долин Аллеган,
жили десятка два индейских семей, уцелевших от уничтоженного полвека назад
племени саскуиханна. Жили они в своем селении тихо и мирно, ничем не
досаждая белым пионерам, и никто их не трогал, а порой им даже кое-чем
помогали. Однажды кто-то послал им несколько старых шерстяных одеял, и как
описать изумление окрестных фермеров, когда на индейцев вскоре напала
страшная эпидемия, и спустя несколько недель все они, до последнего
ребенка, вымерли с явными признаками болезни, которую у нас называли
корью. Для нас болезнь эта, хотя и заразная, была неопасна, но для
индейцев оказалась роковой. И тут фермеры поняли, что заразу индейцам
занесли с дарованными одеялами, которыми незадолго до того пользовались
больные поселенцы.
Когда весть об этом разнеслась по английским колониям, немало нашлось
людей, рекомендовавших использовать этот способ для уничтожения еще не
покоренные индейских племен, портивших немало крови переселенцам в
западных районах.
Любопытно, известно ли об этом в испанских колониях, и если известно,
то ужель эти люди здесь до такой степени лишились всякой совести, что
способны воспользоваться столь дьявольским способом уничтожения свою
ближних? Каким леденящим душу холодом веяло от глаз дона Эстебана! Меня
обуял страх перед неведомой опасностью, и я решил еще более, чем
когда-либо прежде, держаться настороже.
- Прошу меня простить, дон Эстебан! - заявил я решительно. - Но в
одеялах вашей милости мы не нуждаемся, и я не хочу лишать их вас.
Он же лишь пожал плечами.
- Как следует поразмысли, дон Хуан, прежде чем обижать и огорчать
меня столь необоснованным отказом. Зачем ты лишаешь радости своих людей?
Последние слова дон Эстебан обратил не столько ко мне, сколько к
Конесо и аравакским старейшинам, находившимся тут же, и делал это не без
умысла. Алчных старейшин непомерно удивляло и огорчало мое упорство, и
Конесо был согласен с испанцем, что я лишаю индейцев радости.
- Уступи одеяла мне, если не хочешь брать сам, - вмешался верховный
вождь.
- А ты знаешь, что такое одеяло? - спросил я его по-аравакски.
Он не знал.
- Это циновки из такого толстого сукна, что неизвестно, для чего они
нужны, - пояснил я.
- Пойду посмотрю, - сказал он и встал.
- Прошу тебя об одном: будь осторожен, не прикасайся к ним! -
предостерег я его.
- Ты думаешь, они кусаются? - вскинул он голову.
- Я думаю, они могут причинить вред...
Конесо, Фуюди, Пирокай и другие отправились к итаубе испанцев и
вернулись по-детски радостными. Особенно восторгался одеялами Конесо.
- Несчастные глупцы! - старался я умерить их восторги, предостерегая
самыми убедительными словами, на какие был способен, и заклинал не
прикасаться к одеялам. Чтобы избежать их уговоров, я поспешил удалиться.
Пополудни испанцы собрались отплывать. Я пошел проститься с доном
Эстебаном и крайне удивился, увидев мешок с одеялами на берегу.
- Спасибо, мне они не нужны! - воскликнул я.
- Бери, ваша милость, бери! - Дон Эстебан так и сиял добродушием. -
Если они не нужны тебе, отдай воинам своего отряда. Они заслужили награды
за меткую стрельбу!.. Там пятнадцать одеял...
- Не отказывайся, возьми, Белый Ягуар! - поддерживал его и Конесо. -
А может, эти одеяла еще пригодятся...
Делать было нечего. Две лодки уже отплыли, а в третью как раз
усаживались последние испанцы и индейцы чаима.
Когда они исчезли у нас из глаз за излучиной реки, мы окружили
подозрительный мешок. Поскольку небывалый прилив щедрости у дона Эстебана
лишь утвердил меня в моих подозрениях, я тут же выложил присутствующим
аравакам все, что думал.
- Я не верю дону Эстебану, - заявил я под конец, - и боюсь, в этом
мешке сидит страшный Канаима белолицых, сеющий смертоносную болезнь.
Смотреть на него можно, но прикасаться - болезнь и смерть!
Слова мои произвели впечатление, и люди смотрели на мешок с
недоверием и ужасом. К мешку был привязан шест, на котором его, очевидно,
вынесли на берег таща за два конца и не прикасаясь к самому мешку, - это
мне тоже показалось подозрительным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215