Пока он выбирался из чащи на берег, заросли на мгновение
раздвинулись, и мы успели заметить множество индейцев с луками в руках,
укрывшихся за ближайшими деревьями и кустами. Несладко бы нам пришлось,
дойди дело до схватки!
Фуюди, коренастый, мускулистый воин в расцвете сил, с быстрым, хотя и
несколько настороженным взглядом и уверенными движениями, производил
впечатление человека, стоявшего на довольно высоком уровне развития. Я
впервые видел индейца в полном парадном облачении. На голове у него
красовался роскошным убор из разноцветных перьев, с шеи на грудь свисали
три богатых ожерелья из разного цвета орехов, рыбьих зубов и звериных
когтей. Никакой одежды, кроме набедренной повязки, на нем не было, зато
все тело его и особенно лицо были богато разукрашены черными и красными
полосами.
Спутники мои, изнуренные неволей, оборванные и жалкие, при виде этого
великолепия не могли прийти в себя от восхищения, граничившего с завистью.
Лишь теперь, узрев этого своего сородича, они, пожалуй, впервые ощутили
подлинный аромат свободы и до конца осмыслили все значение своего бегства.
С понятным волнением расспрашивали они, как живут теперь их родичи на
реке Итамаке, но Фуюди неохотно и скупо отвечал, что все в порядке, зато
сам дотошно выпытывал подробности наших злоключений.
Товарищи мои ничего не утаивали.
Затем Фуюди обратился ко мне:
- Мои соплеменники хвалят тебя, Белый Ягуар, за помощь и дружбу.
Поэтому я тоже приветствую тебя как друга и брата. Екуана, мой
гостеприимный хозяин и вождь варраулов, приглашает тебя и всех других в
свое селение. Сегодня у него большое торжество, и он хочет достойно вас
встретить!
- Охотно принимаю приглашение! - ответил я. - А какое предстоит
торжество?
- Муравьиный суд. Сын вождя женится...
Я плохо понял, о каком муравьином суде идет речь, но все мои спутники
встретили это известие с радостным возбуждением, и я не стал вдаваться в
подробности.
В этот момент несколько больших лодок с множеством гребцов вынырнуло
из-за поворота реки и устремилось к нам. Шхуну взяли на буксир, и в таком
строю совместными усилиями мы двинулись к селению варраулов, лежавшему
совсем рядом, в какой-нибудь четверти мили от места нашей прежней стоянки.
Тем временем Арнак и Вагура принесли испанский мундир капитана
корабля, тот самый парадный и чертовски тесный мундир, с которым не
пожелали расстаться на сгоревшей бригантине, и предложили мне немедля его
надеть. Я положился на их знание местных нравов и, не переча, напялил на
себя и камзол и штаны. Кроме того, я надел башмаки, нацепил шпагу с
перламутровым эфесом, а за пояс сунул серебряный пистолет.
Но венцом великолепия и могущества оказалась шкура ягуара.
Ах, теперь только я наконец понял! В последние дни путешествия наши
женщины извлекли из трюма шкуру убитого на острове ягуара, разложили ее на
палубе и с утра до вечера мяли, расчесывали, чем-то натирали, пока она не
стала совсем мягкой и нежной, а шерсть обрела чудный блеск. И вот теперь
эту шкуру возложили на меня таким образом, что голова хищника прикрывала
мою голову, оставляя открытым лишь лицо, а остальная часть свободно
ниспадала на спину до самых пят.
Последствия этого маскарада оказались совершенно неожиданными. Друзья
смотрели на меня словно на какое-то божество, и даже у строптивой обычно
Ласаны глаза потемнели от волнения и стали невыразимо прекрасными. Во мне
шевельнулось что-то похожее на тщеславие, но, устыдившись, я тут же
подавил это чувство и обратился к Манаури:
- Послушай, вождь! Торжество - это хорошо, но нет ли здесь
какого-нибудь подвоха?
- Нет, - заверили меня Манаури и Арнак. - Можешь нам верить!
Тем временем мы подплыли к селению. На поляне, отвоеванной у
зарослей, стояло на высоких сваях десятка два хижин, а точнее - шалашей
под крышами, но в основном без стен. Жилища были разбросаны там и сям, в
отдалении друг от друга. Посередине поляны у самой воды возвышался,
опять-таки на сваях, обширный помост шагов сто в ширину и такой же длины.
На нем разместилось несколько хижин, но одна подле другой и притом более
просторных и внушительных, чем разбросанные по соседству. С трех сторон
они окружали незастроенное пространство, образуя на помосте площадку,
обращенную к реке.
На этой площадке под обширным навесом из пальмовых листьев нас ожидал
вождь Екуана в окружении двух десятков старейшин племени, вооруженных
луками, копьями, палицами и щитами. Вождь, индеец на редкость тучный,
восседал на богато украшенном резьбой табурете, все же остальные вокруг
стояли.
Поблизости пустовали еще три табурета, предназначенные, как видно,
для нас - гостей.
Тела всех встречавших нас были богато раскрашены и увешаны
ожерельями, лентами и бусами из клыков диких зверей и ярких плодов. Но
только у одного Екуаны на голове красовался роскошный головной убор из
орлиных перьев, и я сделал вывод, что это символ высшей власти, а значит,
и аравак Фуюди, тоже украшенный перьями, почитался равным вождю.
Как меня предупредили, церемония требовала, чтобы Екуана встречал,
нас сидя и лишь потом, когда мы совсем приблизимся, встал и обратился к
нам со словами приветствия. Меж тем вождь, то ли пораженный, то ли
ослепленный нашим видом, не выдержал. Едва мы взошли по ступеням на
помост, он, несмотря на свою тучность, проворно вскочил с места и чуть не
бегом бросился к нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215