Люди
есть люди, и пошли разговоры о ложной тревоге и ненужном переезде на озеро
Потаро. Друзья мои убеждали сомневающихся, что так или иначе, но лучше
жить подальше от Карапаны и Конесо, тем более что Кумака благодаря своему
положению на полуострове занимает неуязвимую позицию в смысле обороны.
Перешептывания, правда, вскоре прекратились, и вот тогда-то - недели
две спустя после нашего прибытия на новое место - как гром с ясного неба
разнеслась весть о поражении нескольких детей в Сериме какой-то
таинственной болезнью. Дошедшие до нас на следующий день подробности, к
несчастью, подтвердили, что это корь, что заболело еще несколько детей, а
вместе с ними и взрослых. Это известие вызвало вполне понятное уныние, а
когда несколько дней спустя стало известно о первом случае смерти, всех
охватила глухая тревога: что же будет дальше? Я распорядился усилить
дозоры, напомнил о запрете приближаться к Сериме, и люди старательно все
выполняли. Вести из несчастного селения теперь приходили все реже, но с
каждым разом все горше и горше. Смерть находила там все новые жертвы,
особенно среди малолетних детей. Не доставлял мне утешения и тот горький
факт, что оправдались мои напрасные предостережения, а люди теперь стали
относиться ко мне с еще большим уважением, чем когда-либо прежде. Горести
Серимы особенно близко к сердцу принимал Арипай. Обычно спокойный и
добродушно уравновешенный, он выглядел теперь так, словно его сжигал
какой-то болезненный пламень и он был болен сам. Глаза его испуганно
бегали. Жена его и дети жили в Кумаке в полной безопасности, им ничто не
угрожало, и поведение индейца казалось тем более странным.
- Что с тобой, Арипай? - спросил я, встретив его на берегу озера. -
Ты плохо выглядишь, брат. Чем я могу тебе помочь?
Он как-то жалко и саркастически усмехнулся - мол, помочь ему
невозможно.
- Ты думаешь, я не смогу быть тебе полезен?
- Нет, Белый Ягуар.
- Что все-таки с тобой? Глаза у тебя ввалились.
- Болит не тело - душа.
Он наклонился ко мне, губы его тряслись как в лихорадке.
- Тебе, Белый Ягуар, могу открыть, что со мной, но больше никому об
этом не говори: у меня болит душа, в ней сидит Канаима и отравляет мою
кровь. Страшный Канаима не дает мне спать, требует крови...
Говоря это, он задыхался, словно ему не хватало воздуха, в глазах
застыла боль и таилось что-то похожее да помешательство.
- Ты болтаешь вздор, Арипай, вздор!
- Болтаю, но ум у меня еще есть, хотя душа больная. Канаима.
Наступила минута молчания. Я был озадачен. Мне хотелось обратить
слова его в шутку, но как-то не получилось.
Направляя разговор в другое русло, я нарушил молчание:
- Мне говорили, ты, кажется, часто ходишь в лес в сторону Серимы...
Он испугался.
- За мной следили? Да, это правда, меня зовет туда Канаима.
- Именно в Сериму? Не делай этого! Поберегись! А то принесешь еще к
нам заразу.
- Я должен туда ходить. Люди гибнут из-за одного злодея, я не могу
этого терпеть. Горе нам! Канаима...
- Слушай, Арипай, плюнь ты на этого Канаиму и, вместо того чтобы
попусту бродить по лесу, приходи лучше почаще к нам в хижину.
- Не могу. Канаима велит мне убить его...
- Кого?
- Ты не знаешь?
Я внимательно посмотрел на него, не понимая, как воспринять его
странные откровения, но в глазах прочитал такое смятение, что предпочел
умолкнуть. Он казался мне совершенной загадкой. Я знал его как доброго,
уступчивого человека; он даже убийство сына принял покорно. Что же
случилось теперь? Что бушевало у него в душе?
Я высказал свои опасения Манаури, другим нашим друзьям, и мы решили
всячески опекать Арипая.
Особенной заботой окружил его Арасибо. Хромой впадал порой в какой-то
транс, и на него нисходили странные наития. В Кумаке шептались, что он
общался с "гебу" и некоторых лесных духов мог полностью подчинять своей
воле.
Смятение, охватившее испанцев, в тот памятный для Серимы день, многие
индейцы объясняли и тем, что, когда в лесу звучали угрожающие выстрелы
Арасибо, там явственно слышались вопли и стоны демонов.
В Кумаке Арасибо полностью завладел черепом моего ягуара и, водрузив
его на кол перед своим шалашом, ежедневно совершал вокруг него обрядовые
пляски, похожие на шаманские церемонии, размахивая мараками, неизменным
атрибутом шаманов; глухой рокот, издаваемый при этом камушками внутри
пустого плода, магическим эхом отдавался в душах жителей Кумаки.
- Смерть Карапане! Возвещаю близкую смерть Карапаны! - выкрикивал
Арасибо заклинания на разный манер и разные голоса.
И все верили, что теперь уж смерть не минует шамана, а всех истовее
верил в это Арипай. Эти заклинания были для него как воздух для
утопающего, как влага для прорастающего зерна. Они услаждали его слух,
пьянили. Теперь, если бы он даже и захотел отрезветь и отступиться, ему
это не удалось бы: на него - хотя он об этом и не подозревал - прежде
всего и накидывал свои колдовские сети Арасибо.

СМЕРТЬ ШАМАНА
Каждое утро я выводил отряд разведчиков для учебы в ближайший лес,
держась, как правило, берега озера.
Вода здесь была застоявшаяся, месяцами прогреваемая солнцем и
значительно более теплая, чем в реке. Оттого, вероятно, все кишмя кишело
тут от буйства животного и растительного мира. Рыба билась словно в
огромном садке, неисчислимые стаи водоплавающих птиц бороздили поверхность
озера или с резким шумом проносились в воздухе, а цапли и аисты, розовые и
красные, словно громадные цветы, покачивались в прибрежных зарослях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215